Свежий Номер

№ 1 (75), 2011

Говорит мне — что ж ты так осунулся
И на пиво отчего косишься,
В магазине шаговой доступности
Толстая нерусская кассирша.

Говорю ей — выпить очень хочется,
Задолбался, мать, но как представлю,
Чем вся эта шняга может кончиться,
Вижу как в магическом кристалле:

Сопли, слезы, колотье по рабице,
Сатанинский храп ментовских раций...
Мне такое с малых лет не нравится.
Ненавижу убегать и драться.

Говорит мне — может, энергетика?
Или лучше кофейку тройного?
Ведь не скрипнет ни одна паркетина,
Если ты гуляешь по району

Вместе со своими эскадронами
Под ноги уложенного текста,
Как простое быдло беспонтовое,
Как еще один ребенок детства.

Дети Макдональдса, дикие, как медузы,
Мне никогда не понять ваших сказок странных.
Сотканы вы из козлов, что на них ведутся,
Маркеров, ноутов и медицинских справок.

Создал вас Ельцин из поднебесной глины,
Свет подавал вам в квартиры Чубайс пылавший —
Выросли вы похотливее Мессалины,
Вместе со всей нелегкой своей поклажей.

Голод и мглу вам пророчили ежедневно,
Голод и мгла вас по жизни сопровождала.
Вы презирали рабочего, инженера.
С детства на доллар молились вы кровожадно.

С детства над вами парили святые джинны,
Вы же лежали мертвыми на асфальте.
Мне никогда не понять, чем вы были живы.
Я никогда не пойму вас… но вы вставайте.

Это по вам, наверно, плачут иконы.
Касса свободная детства не отменила,
Дети Макдональдса — гамбургера и колы,
Малой картошки. Наггетса. Хэппи-мила.

Столько раз по кусочкам разжевано,
Запекалось на бледных губах —
Здесь когда-то была «Пирожковая»,
А теперь заграничный кабак.

За пудовыми черными стеклами
Котировочной мглой мельтешат
Те, кто так и не стали оседлыми,
Но зато подкопили деньжат.

Вспомянем же «стекляшкины» радости —
Неприветливых тучных кассирш,
Заколдобленных на полуградусе,
От которых по морде вкусишь

Пропотевшей старушечьей мелочью
За стакан, что от накипи желт.
И печалиться, в общем-то, не о чем,
Только что-то приперло. И жжет.

Там, где дороги рвутся под облака,
В хаосе штрафстоянок и автомоек,
Мало кто ждет удачи святой хлопка,
Мало кто не бродяга и алкоголик.

Эта земля кошмарна. Культурный слой
Промпроизводства напичкал ее мазутом,
Высчитав путь ей залежно-тормозной
На полпути великом и тормознутом.

Тысячи лет проходят над ней века.
Так же помяты встречные караваи,
Та же бумага с памятного венка,
Те же бульдоги, лужи и копрофаги.

Мне ль не любить блатного ее мурла,
Жалкие виды, сморщенные красоты,
Мне ли не пить запальчиво, из горла
Пропузыренно-сладчайшей ее крем-соды?

...Кто же ты ей, развеселой своей стране,
Вечно с мороза пьяненькой и багровой?
Коль пристрастился духом к чужой стряпне,
Русскую Родину счистить с подошв попробуй.

О, сколько жгли тебя и грабили, —
Жива ль еще твоя душа,
Пятиэтажка на окраине
В четыре с лишним этажа?

Тому уже полвека минуло,
Как люд барачно-избяной
Зажил не с барскими каминами,
Но с подрасправленной спиной.

Хотела жизнь казаться радостной,
Но свет любила из-за тьмы,
Инъекцией сорокаградусной
Пережигая нить судьбы.

Но судьбы были перекрещены
Друг с другом насмерть, как штыки,
И вот пошли змеиться трещины,
Дома рвались, как башмаки.

Предметом утлого дискашена
Становится, как ни крути,
Кем именно земля изгажена
И отчего саднит в груди,

Когда среди долины ровныя
Так ясно слышится окрест,
Что не сбылась мечта народная,
Ушла в отрыв или объезд.

И пусть, пробита особистами,
Эпоха скалит черепа,
В ней вечны лишь снега слоистые
И чахлых грядок череда.