Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПоэзия Союза писателей XXI векаДмитрий ЛАКЕРБАЙ
МАЛЫШ
Памяти Ани
1. КАССИОПЕЯ
...В заброшенной квартире непогода.
Любимых нет вещей, людей и дней. Свели с ума, раскрали душу годы, и ноет все украденное в ней. То лица, то нахлынувшие миги, то чувства, что узнать невмоготу... Как бабочки, утраченные книги мучительно листают немоту. Кого узнать спустя тысячелетье над шепчущей и плачущей листвой — с балкона, проржавевшего до клети, над склизкою прищепкой бельевой? О чем сейчас заплачет этот немец у зеркала, что налито свинцом, — немолодой обрюзгший чужеземец с теряющимся в памяти лицом? О жизни, ставшей кладбищем, дырою в безумие, о снах невпроворот... В разрыв дождя над темною горою Кассиопея юная плывет. На родине вечерней ближе к ночи она глядит все с тем же холодком... Но стали равнодушней эти очи, мальчишку озарявшие тайком. И странен над заброшенным рассказом, над сетью трещин вьюн и запустел сон девочки — упрямой, большеглазой, позволившей мне юность и постель. Прости за все, что в мире было целым. Прости меня за все, что впереди. Я на твоем запястье загорелом — след от часов, умолкнувших в груди. 2004
2.
Малыш, я выползаю в дождь глухой,
что целый день колотит и колотит… День, до умру заполненный трухой, заботами, что вовсе не заботят. Унылым гулом лестничный пролет загуглен так, что каждая ступенька — еще один упавший небосвод, забытая в болотах деревенька. Изматеривши весь дежурный свет, изляпан грязью, чаем, чечевицей, ночной вахтер связал велосипед, чтоб тот не убежал в слезах топиться. Сдаю ключи. Второй мой псевдобрак ушел ко дну давно уже, я тоже почти вахтер — на всклоченных собак мы оба в зеркалах седых похожи, сейчас, поджавши хвост, примусь трусить вниз под гору, где грязная клоака не устает камышить и месить… Как из любви выходит столько брака? Не я ли был умен, красноречив, как в танце, вел в земной перекружизни и, школьницу вчерашнюю, учил плыть под дождем по морю и по жизни? Не я ли был испытан, одержим, бросался в боль меж счастьем перепавшим, вставлял в роман под именем чужим — и мнил себя постигшим и объявшим? Конечно, может быть, неужто — я… Но и Тебя впотьмах переверстала та по стеклу дождливая змея… Ей все равно, кого из нас не стало. Теперь по всей мне видимой земле, меж фонарей, аптек и профилактик, по лужам, марширующим во мгле, — дождь строит разбегания галактик. И, чтоб сойти с ума, не хватит стен. Не хватит мне миров, чтобы с Тобой лечь. Любовь и смерть не знают перемен. Сильнее их на свете только горечь. Я ничему Тебя не научил. Мне даже дозвониться не случилось. И нет у следствий видимых причин… Но все, что излучилось, — излучилось. 2013
3.
…Безумный взгляд в настенный календарь,
в колонки дней — Ты в них еще живая... А дальше — выходных горизонталь, нарезка алой крови ножевая. Спецы не могут долго опознать растерзанное вздувшееся тело… Один безумец бродит допоздна — и по листве заката сиротелой, по отблескам окна, по воспарить стремящимся над бездной голубою, чего-то ищет… Вновь поговорить зачем-то все пытается с Тобою, чтобы забыть последний разговор, не ведавший, что плаваем в крови мы, что каждый черный ворон — черный вор, что каждый прав — но все непоправимо. Застыла в морге. Нет, идешь ко дну. Рукой обезображенною робко коснешься локтя — резко оттолкнув, из тьмы я вылетаю легкой пробкой… Да, разбежались. Да, но помогал. Да, приходил на выручку картинно, Да, снисходил, делился, убегал — Пока в своих Ты билась паутинах… Уперся луч в настенный календарь, в колонки дней — Ты в них еще живая... А дальше — просто бред и ерунда. И тишина… Навеки. Гробовая. О человек, беспамятная вошь, свои пороки мыслящий раздельно! …Приходит ужас. Вмиг опознаешь: все вместе было значимо. Смертельно. Июнь 2018
4. БАЛЛАДА МАЛЫШУ НА НОЧЬ
…Цвел новый дом, покрашен в триколор.
Лупило солнце в окна на восходе. И била жизнь лучами напролом в квартирке съемной при любой погоде. Я был учитель, ты — из выпускниц, сбежавшая из дома прямо к дяде придурочному… Все мы любим птиц! Не похоти одной парим за-ради. Мелькали дни, как развеселый стриж. Страна стабильно рыпалась из тины. Я звал тебя, конечно, «мой Малыш», А ты меня — то мамой, то скотиной. Учил тебя я плавать, и мечтать, и строить планы в мире ненадежном — как будто сам был замыслам под стать, а не скользящим вывертом дорожным. Мы слушали с тобой «Король и шут», летали к морю, заводили кошек, и даже в ссорах ясный белый шум, как близкий водопад, как сон киношек, не иссякал, как переплески рук, ловивших волны радостно… Казалось — забылся низкой жизни прежний круг… Но низовое кружево — осталось. Погасла ты волной в ночной тиши и зябкой пеной двинулась обратно — в тоскующие сумерки души, в плач о себе, где эхо многократно. 12 лет мы прожили с тобой — но ничему не научились оба. Впотьмах ты билась, как ночной прибой. А я, как мог, спасал тебя от гроба. …Давно былую жизнь покрыла ржа. Давно я ел у матери крыжовник. Но майским днем тебя (почти чужа) зарезал твой сожитель-уголовник. Горело солнце, мучились авто и в горла улиц затыкали пробки. Орала память, в ней бросал никто последний взгляд — потерянный и робкий. Убийца веселился, пил вино — пока в кладовке спрятанное гнило… И я, христианин, хотел одно — зарыть его живьем с тобой в могилу. Но гас под вечер раскаленный ад. Жучонок семенил через дорогу… Безумен был вопрос, кто виноват. Прекрасен мир, лишь мы не слава Богу. Когда бредешь отсюда до угла или куда-то, видишь измененья: дом выцвел, мимо трасса пролегла, полузнакомы люди и растенья, и нашей кошке негде б тут гулять, и нет ее, породистой царевны… И в целом ничего не разобрать, когда хоронишь труп сорокадневный. Поверх пакета — тапочки и крест. Родная зашумит обнять землица… На белом свете нет для встречи мест. Но в чистом поле миг — навек проститься. Как будто вдруг воздушная река мост унесла — и кончилась дорога. Как будто сам себе издалека орешь — и исчезаешь понемногу. Как будто — не в могиле, а во всем: в наплывах облаков, налетах листьев, в лучах, что отворяют окоем — и затворяют храм последних истин. Как будто каждый вечер — никого, кроме бредущей тени разговора, и ласточек, и Бога самого, и сныти да крапивы у забора. Уснул Малыш. Уснуть и видеть сныть — Толпу безлюдных призраков на речке. Уснул Малыш. Уснул, чтобы уплыть под смутные березовые свечки… Все та же мошкара при фонаре. Вчерашний дождь опять в листве ночует… А к беспредельно гаснущей заре кочует небо, день и ночь кочует. И сколь ни рвись в заоблачную тишь — устанет разум, и глаза устанут. Но кто-то шепчет все: «Малыш, Малыш…» — и облака никак не перестанут. Погасли солнце, небо и вода. Уснул Малыш, и кошка не мяучит… Спи, мой Малыш — до Страшного суда. Там каждый пусть сполна свое получит. Июнь-июль 2018
5. ТЕПЕРЬ
Теперь Ты — только в памяти моей.
Теперь нельзя — «Тебе», но только — «ей». И время без дыханья, без следа Твои беззвучно рушит города… Порывиста, насмешлива, чиста, теперь Ты — часть могильного креста. …Ты спорила со мной 12 лет. Ты не могла без пропастей и бед. В конечном счете я всему виной. Но Ты и после спорила со мной. С упрямством полудетским наяву: «Прости — но, как умею, так живу». А слышались: усталость, боль — и ложь… Теперь уже никак Ты не живешь. Вертеться не умела Ты ужом. Тебя забили кухонным ножом. Забившее, как скот, Тебя оно зачем-то дальше жить осуждено… Теперь на все, что я могу сказать, на все слова, что силятся связать квартиры, кошек, солнце, паруса, сверканье волн и наши голоса, — лежат пустые улицы в пыли… Теперь Ты мне молчишь из-под земли. Как колокол, молчит весь окоем. В моей груди — молчание твое. Судьбы явленьем спор окончен наш… Мы — лестницы. Этаж. Еще этаж. Квадрат пролета с холодом и тьмой. Теперь Ты просто память. …Боже мой… Июль 2018
6.
У всех живущих выбор невеликий:
вчерашний ужас оставлять вчерашним. Но если он везде, как лес в чернике… Как быть душе с Твоею смертью страшной? Случайности вещей, подарки, фото — вся память тяжела, как черный ящик… Живущих неизбывная забота — все ягоды собрать в листве сквозящей: запутанной, страдавшей, невезучей, наивно-доброй, детски-одинокой… Нездешний свет — из проходящей тучи. Все пятна ярки в светлости истока. Я был влекущим, Ты была влекомой — в самой себе затерянный пришелец… Я был ведущим, Ты была ведомой. Но выплыл я один в сквозящий шелест. Стоят посмертно гаснущие блики от всех уплывших лесом или морем… А у живущих выбор невеликий: сойти с ума — иль породниться с горем. Август 2018
7.
…Мне кажется, что в этой сиротливо
шумящей путанице веток и листов, где мост разобранный закатного прилива ждет переплыть в страну разобранных мостов, где призрачные зыблются опоры и брошенною кошкой дремлет тишь, — мне кажется, что длятся разговоры… Что где-то здесь душа Твоя, Малыш. Все больше дней становится меж нами в шеренгу месяцев — и дале счет идет… Неразличимы в прошлом даже снами, ушедшие заносятся в расход — оплаканы, отмолены, отпеты, лишь золото заката льется с крыш, мир опустел, и общей нет планеты… Но где-то здесь душа Твоя, Малыш. Запуганный в недавнем буреломе, сквозит ивняк. Кустами заросли моста останки. На закатном сломе они ведут куда-то от земли — от тьмы могильной в жар печи плавильной, и жмется душ одышливая мгла… Хотела Ты порой казаться сильной — но слишком беззащитною была. И словно смотришь жалко, виновато и рада бы сказаться, но никак... Мы оба так беспомощны… Расплата за мост разобранный, за вывернутый знак, за все, что исказил я и не вынесла Ты, не тому наученная мной… Пустая сень, разодранная скиния! …Лишь ласточки играют с вышиной. Безумец Бога плачет в умолчании. Безумцы дней шеренгами стоят. Безудержно смеющихся в отчаяньи уносит прочь прибой небытия. …Куплю Тебе я кофе в автомате. Ты нестерпимо тихо поглядишь — и навсегда шагнешь из alma mater туда, где мост разобран… Мой Малыш. Август 2018
Дмитрий Лакербай — поэт, литературовед, филолог. Родился в 1965 году в г. Гагра Абхазской АССР. Кандидат филологических наук. Доцент кафедры теории литературы и русской литературы ХХ века Ивановского государственного университета. Автор многих публикаций. В частности, печатался в журналах «Знамя», «Арион», «Дети Ра», «Зинзивер» (лауреат премии журнала за 2016 год), «День и ночь», в антологии «Нестоличная литература». Член Союза писателей ХХI века.
|