Свежий Номер

№ 4 (162), 2018

А в нашем дворе березы шумят,
А в нашем дворе народилось ребят,
Окрепли всего за полгода.
И только старухи, бессмертный обком,
Не будут с добром говорить ни о ком,
Такая ковалась порода.

На детской площадке обсели скамью.
Про нашу семью и про вашу семью,
Про то, от кого залетела
Соседская девочка, кровь с молоком...
Они же, старухи, с добром ни о ком,
Такое старушечье дело!

Но в мае далекий оркестр духовой
Накроет горячей волной — с головой,
И вздрогнут тяжелые руки.
Их пальцы, как прутья корзин, сплетены.
Так слушают песни далекой войны
Суровые наши старухи.

Стоят деревья посреди двора,
Подрагивая голыми ветвями.
Им новый день побудку проорал
И отхлестал тяжелыми ветрами.

За полчаса до первого листа
Весенний воздух пахнет зло и пряно.
Открыта и свободна высота,
И два кота уже орут упрямо.

О, рыцари немыслимой любви!..
До первых листьев пять минут осталось.
Но кто же сердце лапами обвил?
Поди же прочь, моя скупая старость.

Наш двор затих, судьба чудес проста:
Творение, рождение листа!

Такая нынче хрень, гремит — и горя мало.
Но рядом все свои, и что там за окном!
Гроза мою сирень сегодня потрепала,
Облезлая стоит и просится в наш дом.

Корявый нынче год. То сушь, а то поплыли,
В избе лишь Домовой гуляет по углам,
Ругается, что вот, нет пауков и пыли —
Смели, и только вой в трубе да по углям.

«Дождаться вас не мог, все шляетесь по свету!
Когда совсем уж край, плету я тенето».
Прости меня, Шишок, лови скорей конфету,
Меня ты вспоминай в разлуке, ежли что...

Вороны клевали чего-то,
Что было когда-то живым.
Такая воронья работа.
А солнце лучом ножевым
Лупило по глянцевым спинам.
Рвалась из-под спуда трава,
И рыжая вязкая глина
Забыла, как стыла тропа.
И было весне не до смеха,
Но сладок был ветер с реки,
И рядом с останками снега
Пытались цвести сорняки.

Будто рухнули безмерные сугробы,
Как десантники на белых парашютах.
Кто их вычислил, разведал и угробил,
Все следы свои предательски запутав?

Мартабри календарем трясут по праву,
Не привыкшие к такому обороту.
Словно брошены на гибель и потраву,
Все стоят сугробы, держат оборону.

День за днем они чернеют и сквозь пятна
Огрызаются гранатами морозов...
А внизу уже трава щекочет пятки,
И рассвет идет в атаку, зол и розов.

Что-то грубое бакланит птичья стая,
Но прикрикнет новый день на них: «Да сам ты!..»
Он метлой дождя сотрет и разбросает
Все следы уже забытого десанта.

Смешные две фигурки на снегу
В сухом потоке белого огня —
Чем я сегодня им помочь смогу,
Глядящий из неблизкого окна?
Они уйдут в свою, другую суть,
Туда, где есть пирог и крепкий чай.
Что стоило через плечо взглянуть,
Что стоило увидеть невзначай
В моем окне дрожащий теплый свет,
Его не победит упавший снег,
И уловить, что смотрит им вослед
Седой и незнакомый человек...
Тогда бы, может, искрой занялась
Мгновенная и радостная связь.

На закате сгорит облаков череда,
Задрожит от испуга в стакане вода —
Все почувствует мудрая влага.
Для того ли немыслимый разум ей дан,
Чтобы страхом и трепетом полнить стакан,
В час, когда не поможет отвага.

И она, как антенна, все ищет волну,
И проходит сквозь стену, и рыщет по дну,
Там, где стонет подводная лодка,
Где людей обращают в моллюсков и рыб,
А они и любить, и скитаться могли б,
Только жизнь оказалась короткой.

Что за странность — томиться в тюрьме из стекла,
Но услышать, как чья-то душа истекла
Из пробитого сильного тела,
Видеть красный ручей, пробежавший к реке,
И завидовать капле на мертвой руке,
Потому что с небес прилетела.

Поэты умирают раньше смерти.
Вы им не верьте, если их завертит
Холодный ветер времени и сна,
И по себе не мерьте эти сроки,
Где между строк дает свои уроки
Погасшая, сгоревшая весна.

И не спасают ни любовь, ни водка,
И глотка высыхает, как у волка,
Которому не снится плоти вкус.
Он порченый, его судьба — неволя,
Там только проза, нет стихов и боли,
И ночь трудна, и день все чаще пуст.

Поэты погибают раньше века.
Но все же ловят сладкий дым побега
Туда, где время новое течет,
Где божий мир давно идет по краю,
Где, догорая, мы не умираем,
Поскольку не насытились еще.