Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерIV МЕЖДУНАРОДНЫЙ РУССКО-ГРУЗИНСКИЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ НА КАРТЕ ГЕНЕРАЛЬНОЙШота ИАТАШВИЛИ
ИМЯ И ФАМИЛИЯ
Имя и фамилия Посвящается «Ботинкам» Ван Гога
Мы — имя и фамилия, верная пара обуви всегда единственного человека. Как только он рождается, тотчас надевает нас: сперва фамилию, затем вскоре и имя, чтобы они ходили по земле, пересекали границы, топали по грязи и дефилировали по ковровой дорожке почета под торжественную музыку... Когда бы не беспокойные мы, ему бы не сделать ни шага, не обьясниться в любви другой паре обуви, Не согрешить, не раскаятся, Словом — не жить... Мы, конечно, постепенно изнашиваемся, но до конца — никогда, хотя порой перестаем нравиться хозяину, и он добровольно меняет нас на новую, блестящую обувь. Порой половину пары, а иногда и всю. Например: Костровицкого — на Аполлинера, Квирквелия — на Гранели, Спенсера — на Чаплина, Сэмюеля Клеменса — на Марка Твена. А женщины, выходя замуж, часто примеряют к одной ноге ботинок мужа. И нам больше ничего не остается — Пыльные, послушно валяемся у них в шкафах, В надежде, что хоть иногда нас вспомнят... Хотя чаще В комплекте остаемся с ними до смерти. И позже, Когда исчезает наш человек, Мы остаемся в этом мире, Как свидетельство его прежнего существования. Мы уже не движемся, однако показываем новым поколениям, где он двигался, почему и зачем... Иногда, как будто наш хозяин одноногий, — Шота, Илья, Акакий, Галактион... — потомки замечают лишь одну обувь, чистят ее, наводят лоск... Итак, мы — имя и фамилия, и если описать вкратце, это и есть наша жизнь... Конечно, нет ничего вечного, и чуть раньше или позже нас выкинут на свалку. И кто знает, может, лишь после этого станет видно, кем на самом деле был тот человек, которого мы всю жизнь водили по свету... Перевод Алексея ЦВЕТКОВА
Статистика смерти
Скончался... Что с того? Подумаешь, умер... Обычное дело.
И дереву суждено засохнуть, и кувшину — разбиться... Всему положен свой срок: и звездам в агонии взрыва, и собакам, протягивающим костлявые ноги... Любил... Что с того? Подумаешь!.. Или же как не смеяться — до судорог, до удушья, — над этим нелепым и обветшалым словом? Скажите еще, что он страдал — такие, мол, слухи ходили... Нет. Не годится... Лучше простыми словами: Так, мол, и так, слыхали? — беднягу сбила машина, когда он по улице брел, в раздумья свои погруженный... О чем? Да вот, решал — назвать ему сборник стихов «Крыльями смерти» — или все же как-то иначе... Давайте скажем, что не услышал он тормозов смертельного визга. Скажем: книгу, что вылетела из рук его в момент удара, припечатало к асфальту... Узор из грязи пришелся как раз на название — «Искусство любви». Добавим, точности ради: Эту книгу пятью минутами раньше продал ему букинист, — он тут всегда торгует, вон прилавок на тротуаре... Можно сказать и о содержимом карманов. Допустим, следующее: пачка «Полета» (а в ней — 17 сигарет), билет на «Риголетто» (оперный театр, 31 декабря), мятый рубль и монетки в 15 копеек. Особо отметим: Он был одет в куртку зеленого цвета, с дырой на рукаве... Из карманов изъято: записная книжка (одна), ручка (одна), мятый платок, сложенный лист бумаги, исписанный корявым почерком... «Петрушка — 2 пучка, Реган — 1 пучок, Картошка — 3 кг., Лук — 1 кг., Кети — 22 27 39» — вот что гласила одна сторона листка, а на обороте: «На груди твоей пригрелись мои руки, А теперь они опять заледенели... Унесу я их в отверстую могилу И сложу у раскаленной адской печки...» Все это неразборчиво и несколько раз перечеркнуто. Там же: неумелой рукой нарисован веселый плешивый дядька с большим носом... Ну, кажется, все... Да, чуть не забыл: бальзамировку делал Артюш, могилу вырыли Коля, Мурман и Жора... А мать, с плачем выворачивая его карманы (к тому времени он был уже переодет в лучший/единственный — для дней рождений и театров — костюм), сделала горькое открытие: «Сынок-то курил, а от меня вот скрывал...» Некролог опубликовали в газете — в номере от 28 числа, — Для панихиды выбрали музыку: Шопен, Моцарт, Бетховен, Палиашвили... Похороны состоялись 31-го, в пятнадцать тридцать... Поминать покойного остались 120 человек. (Икра на столе была только красная, черной — не достали...). И эти 120 ушли так поспешно, едва соблюдя приличия... Ну да, дома их ждало совсем другое застолье: гозинаки, чурчхелы, шампанское и все такое... Очень некстати был этот покойник в новогоднюю ночь. Некстати был этот покойник. Перевод Сусанны АРМЕНЯН
* * *
У якорей заливаются рыбы,
Крепко сомкнув свои впалые рты. На палубе мокрой стоят моряки И смотрят на птиц, переводящих им Эти песни немые. Перевод Кети ЧУХРОВ
Контаминация
В желтых лучах сновиденья я грезил
о китаянке, но она оказалась моей забытой невестой, что заразилась боткиным после того, как рассталась со мной, вышла замуж и умерла. Пальцами в золотых кольцах она вытягивала углы глаз, подражая маньчжурской девушке, затерянной среди 5 миллионов шанхайских и миллиарда китайских жителей, мечтающей о печальной и просторной родине, где возможны конденсированные дружба и любовь с таким изысканным юношей, как я, в желтых лучах реального дня или даже сна, когда все, что сверкает — золото, даже свадьба и хворь, когда цвет кожи потомков Лао-Цзы не станет препятствием, но лишь эффектным способом явленья во сне, а также способом сокрытия в серой тоске одной миллиардной части бытия. И это только в том случае, если ты когда-то была ослепленной невестой какого-то мальчика, а потом спарилась с кем-то другим и после вполне здоровой жизни в одном из огромных городов Азии, в бытность туристкой с ослабленным любопытством, искренне и безропотно умерла, когда по сердцу тебя переехал случайный и вовсе не желтый рикша. Перевод Кети ЧУХРОВ
Птицы на свалке
Иногда на свалку прилетают птицы, певчие птицы, а не вороны,
Иногда и ты — приходишь ко мне, ты, а не те или эти, или кто бы то ни был… Ты приходишь в мою нору, распугав муз и чертей, Тех чертей, что любят селиться в заброшенной церкви, впрочем, И в заброшенной церкви иногда молятся и ставят свечи… Так и дряхлого восьмидесятилетнего старикашку иногда навещают дети И даже приносят подарки… Но и этот восьмидесятилетний сквалыга-старикашка, Боящийся закрыть глаза от страха умереть в любую минуту — иногда спит И видит эротические картины, А не похороны матери, жены, детей, друзей или — свои собственные… Ну и что? Кто без греха? И пусть — видит… Бывает, что и поэтов тошнит, а монах — матерится. Не надо придираться. Пусть, хотя бы и на свалке, будет слышно иногда птичье пение. Или та — пусть придет ко мне, распугав муз и чертей И заставив меня забыть обо всем на свете… Только пусть потом моя голова окажется у нее на груди. И — тук-тук-тук-тук- Пусть она разрешит мне услышать ее сердце И слушать, слушать… Перевод Ирины ДАНЕЛИЯ
Шота Иаташвили — поэт, литературный критик. Родился в 1966 году. Автор 8 поэтических сборников и 3 сборников рассказов. Литературный критик. На грузинский язык переводит англоязычную поэзию и современных русских поэтов. Участник международных поэтических фестивалей: ORIENT-OCCIDENT в Румынии (Курт де Арджес, 2006), EST-OUEST во Франции (Ди, 2006), Poetry International в Голландии (Роттердам, 2007), V и VI Поэтическое биеннале (Москва, 2007, 2009), SOTZIA (Таллинн, 2008), Дни поезии (Рига, 2008), «Киевские лавры» (Киев, 2009) и др. Лауреат премии «Саба» за лучший поэтический сборник года (2007) и международной премии «Киевские лавры» (2009). Кроме русского, его произведения переведены на английский, немецкий, французский, нидерландский, португальский, румынский, азербайджанский, албанский, украинский, эстонский и латышский языки.
|