Свежий Номер

№ 8 (70), 2010

Всю ночь над козырьком подъезда
горел фонарь, как часовой.
К нему деревья жались тесно,
шумя беспомощной листвой.

Но для чего, нагнувшись криво,
словно хотел упасть ничком,
он все еще горит тоскливо
невидящим зрачком?

Не замечая инородца,
дубы беседуют над ним,
и небо синее смеется,
но не над ним.

Вся комната в тиши и равновесьи.
И шторы на окне сквозь пальцы
в нее просеивают свет.
На полках — книги. В них — миры звучаний.
У каждого звучанья — свой предмет.

И только мной придуманное слово
себе никак приюта не найдет
и в комнате живет бессонным эхом.
Я кисточку с работы принесу,
я раздобуду гвозди и рубанок:
я должен для него построить дом.

Когда покой — тогда, слепя
улыбками, глядит с плакатов.
Дает рассматривать себя,
изображенную на картах.

Когда ж под вспышками в ночи
душа к отправке не готова —
то черной птичкой прокричит
с верхушки тополя родного.

До края достают слегка
фонтана ледяные жала.
Неуловима и близка
скользящая граница жара.

Не там, где в средоточье бьют
неунывающие ранки,
а там скрывается уют,
где тают лужи в черной рамке.

Июльский день устал гореть
и звоном горлинки умылся.
Узор на дедовском ковре
вновь детским расцветает смыслом.

Не уходи, последний зной!
Как оберег на сон грядущий,
останься до утра со мной
в морщинах скомканной подушки.

Свет. Черно-белая вода.
Лицо, пока еще не в фазе
старенья. Бледный карандаш
проводит родственные связи.

Там, на канале, мой отец,
желтеющий с собой в разлуке
и забывающий о тех,
на чьих плечах он держит руки.

А я за кадром, мал на вид,
стою с лопаткой и вещами
и не могу остановить
бумаги ломкой обветшанье.

Событий ход нетороплив.
Не стану прибегать к засадам.
Отказываюсь от рапир
и кубков с ядом.

Седое море дышит ровно.
Не сомневаюсь ни на миг:
поездка кончится бескровно
для спутников моих.

Мы все воротимся домой.
И очень скоро в Эльсиноре
мне вновь у века за спиной
оплакивать наш стыд и горе.

Внезапно в доме отключили свет.

Старушка пред экраном потемневшим
вдогонку недоговоренной фразе
глазами еще несколько секунд
нащупывает мыльную поверхность
бразильской мелодрамы. Наконец
отводит взгляд, программу достает,
как бы стремясь в скупой газетной строчке
развитие сюжета угадать.

Женщина за письменным столом,
устало опустив худые плечи,
свое в дисплее видит отраженье
взамен свечения несохраненных букв.
Она, вздохнув, очки кладет на стол
и в комнату соседнюю идет,
чтоб позвонить подруге.

Привычные и умные предметы
беспомощно таращатся вокруг
безвременно погасшими глазами.

Природа оживает, между тем.
Ее синица где-то за окном
поет о том, что в пыльном междутемье
листвы вечерней места хватит многим
желаньям, сожалениям, и света
до сумерек должно хватить на всех.