Свежий Номер

№ 7 (153), 2017

На обложку книги вынесено высказывание ведущего специалиста по российскому постмодернизму Марка Липовецкого: «Проза Вадима Месяца вольготно располагается в пространстве между Довлатовым и Генри Миллером».
Очень правильное позиционирование. Замечу только, что ни Довлатов, ни Генри Миллер не были поэтами. Вадим же Месяц — поэт, и его проза всегда выдает его природную сущность! Но поэтому он и «вольготно располагается в пространстве между».
Да, ситуации, сюжетные перипетии у Месяца могут быть сходными с довлатовскими и генримиллеровскими, но сама стилистика его прозы, с ее невероятными кульбитами, черезступенчатыми перескоками, мгновенно схватываемыми образами, резко отлична от стилей названных писателей.
С героем рассказов в России и Америке происходят как вполне тривиальные, так и самые невероятные истории. Порой может показаться, что писатель заставляет этого героя совершать настоящий стриптиз, в том числе и душевный. А если учесть, что писатель часто использует в описании первое лицо единственного числа, то... то это означает просто, что герой имеет право являться каким угодно лицом какого угодно числа!
Восприятие любых текстов, конечно, может быть очень разным. Я лично воспринял книгу как своего рода роман воспитания. Роман в новеллах, каждая из которых дает особый ракурс героя: его постепенного взросления, становления характера. А может быть, книгу следует назвать романом антивоспитания! И в этом смысле стоит, возможно, оглянуться на еще одного писателя — Чарльза Буковски. С ним у Вадима Месяца, на мой взгляд, есть некоторые совпадения в подходе к материалу. Буковски, как известно, грешил поэзией. Но опять же, все сравнения, как известно, хромают. Причем на обе ноги.
Книга вышла в издательской серии «Одиссея русского человека». И, судя по всему, открыла эту серию на высокой ноте!

Название книги, как видим, восходит к Достоевскому (напомню: «Село Степанчиково и его обитатели»). Ну, конечно, не напрямую, но восходит. Достоевский Шепелёвым переименован давно уже в Достославного. Кроме того, Алексей профессиональный знаток творчества Ф.М.Д., поскольку защитил в свое время диссертацию по его творчеству (но, разумеется, не только поэтому!).
Алексей пишет о селе, в котором он родился и вырос, в которое постоянно возвращался на протяжении многих лет. Это экзистенциально его село. И без этого понимания, думаю, невозможно понять отношение писателя к тому, что и как он описывает.
Изначально Алексей Шепелёв — поэт, музыкант контркультурного плана, вышедший из тамбовской глубинки и прославившийся особенно (условно говоря) трэшевыми романами «Eho», «Maximum extremum» (вызывавшими сравнения с Чарльзом Буковски и Ирвином Уэлшем). Так что обращение его к деревенской тематике стало для многих неожиданным. Но не для тех, кто внимательно следит за творчеством писателя.
Дело в том, что и в ранних своих вещах и в более поздних Алексей настроен на художественное представление различных пограничных ситуаций, состояний, характеров. При этом, в каждой новой вещи писатель меняет фокусировку. В том числе это зависит от характера материала, с которым он имеет дело.
В данном случае пограничье проходит где-то между земным и небесным. Где «все сияет и мерцает, словно в ожиданьи».

Коллективная монография языковедов из Института языкознания РАН посвящена проблеме трансфера. Само это слово хорошо известно любому туристу. Но в данном случае речь идет о другом. О чем — хорошо объяснено уже в предисловии, и далее на 500-х страницах подробнейшим образом ученые рассматривают различные проявления культурных трансферов. Вообще формант «транс» известен давно и играет значительную роль как в теории, так и в практике, не только лингвистической. Например, «транскрипция», «транссибирский экспресс», «трансавангард» «трансфуристы», «транспонанс» и др.
В книге четыре раздела, в которых описываются: межнаучный трансфер по данным языка в гуманитарном знании; переводимость и конвертируемость в понятийном аппарате филологических наук; межъязыковое и междискурсивное взаимодействие в перспективе культурных трансферов; взаимодействие кодов и культурных практик.
Безусловно, и постановка разных вопросов, и попытка их разрешения в текстах книги дает возможность ощутить значимость трансфера в современной языковой и вообще культурной практике. Невозможно в краткой заметке упомянуть и разобрать все работы, вошедшие в книгу. Обращу внимание на работу И. В. Силантьева «Трансферные дискурсные взаимодействия и механизмы взаимного перевода от языка науки к языку искусства», особенно на те страницы, где автор пишет о последней книге академика Ю. С. Степанова «Мыслящий тростник. Книга о “Воображаемой словесности”». В связи с этим я живо вспоминаю один из разговоров с Юрием Сергеевичем, в котором как раз шла речь о необходимости кардинального изменения научного дискурса в сторону природного прорастания. Сейчас, в согласии с авторами монографии — можно сказать — природного трансфера!