Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовАндрей КОСТИНСКИЙ
ЗАУМЬ-2017
КОНДУК — МИЧИГАН До тебя — две пересадки метро и ветра войшйшйш,
окружная и тридца т ь м е тров от колодца. До меня от тебя не ходит уже ничего. Лес у дома того хранится в хеопсо-колодцах*. На порожец присяду. Конура понура безпесья и безпечен дом, безокон, просквОзен. Из сомбрейро-солнце излучается пе(й)со. Небосвод одновременно зимен, летен и осен. А весна где-то там осталась, где птичий гам, скрип гамака и грохот вытряхиваемых из мешка игрушек в большое корыто, где налито озеро Мичиган, на котором плотину степьпыльный буран разрушил. Я уже не уйду. Там, откудно-кондукто** пришел, иззеркален день ночью, а вечер — овечьим утром. И на столькожколесном, как в словесе хОрОшО, велосипеде я буду гасать по двору том, где и бабушкин голос-подзыв неоперых курчат, и от дедушки взгляд: мол, скучает помошник-немощник. А цыпленок схватил солнцеквочку за тонкость луча, проверяя натянутость памяти нити на прочность. Все это уречено Детством. Здесь себя нахожу на скорее замедленном ветре, чем набирающем скорость к на круги своя месту. Мнишь, ты Мнишек? А я в век твой отсылаю письмо? Вышел. Энтер. *Колоды, сложенные небольшим количеством.
**Кондук (кыргыз.) — по направлению. — прим. автора. ОЛУНЬ
Держи за руки…
Держи хотя бы за мизинцы… Держи за протяжность крика, на котором вишу… Еще не погасли, еще будто смотрят зеницы, и за окном сумеречный слышу шум. Надвинуто небо на брови остывшего города, и в венах густеет кровь — будто свет в лучах. А мне без тебя время выстрелом коротко и пУтаны тут же на бирках названья вещам. Когда-то и где-то разрублены будут канаты, и шлепнется Олунь душа моя, отмарионетив. Поспи за меня, мне так это все-таки надо, даже если, проснувшись: — Ты где? Тебя не было? — Нету… ОСМОГОНИЯ
Вот оно, небо, не бо и ни бо теперь вот —
ни больше, ни меньше меня в нем живет. Для полета выше ни кто меня не оперит, ни что меня не подвигнет лететь вперед. Грехи и грешочки забыпрощетны, в грошочках присыпаны грунтом, подсажены под чертополох. Здесь солнце по-луньи то выдувает щечки, то заостряется под тот пастушечий рог, в коий трубил бы, будь возвращален отсюда, где априори свет победителен тьмы. Солнце вращается на окойомлетном блюде, в тсссчетной попытке окаяти проклятье каймы. ПТИЦАРЬ
Вороньим крылом нависает небо:
взмах — будет утро, взмах — ночь возвратится. Въезжал на Голгофу на осле Бог. До рассвета Петру меньше двух отсчитал кочетов Птицарь. В Гефсимании изустность слова взрывается листьями, хоронясь корнями. И прощается все, что было злова. И обезличивается истно: я — мы. И осесеется смыСЛСЛов: я — мир. И стул сутуло стоял у отверзтого грота. И некому было отливать еще первый колокол. И оглублял голубь себя-возвращенье. И гром прогремел из всех необъявленных глоток. И был недалече тот свет, а уже — околок. Единоплодно рождалось однажды — прощенье. КЛЯП
И вдруг, оказавшись у райской двери,
разбрасываешь руки и упираешься в косяк. И захлопываешь ее. И дали вдали / становятся на расстоянии вымо/венного «нельзя». И оборачиваешься назад, и видишь лики лиц тех, кто был рядом и растаптывал след под шаг. Шампанское лун разбивая о борт корабля, плывешь туда, откуда, опешив, спеша, летел на крыльях, выплевывая солнечный кляп и обрывая вечность на насыпи недосыпа, держащей крест, на котором — руки в гвоздях, чтоб не захлопнуть райские двери в страх… Но по дороге сюда я жизнь поденно рассыпал… АБЭВЭГОДОГМА
Цепом по памяти — в метель нетель-луна не видна,
обмолот не звездн, и впереди редит дорассвет. Сколько падать, чтобы достичь несвоего дна, зажав в кисти нарастающий месяц-кастет? Я пробираюсь через восставшие тернии в твои сны, в которых наершены встречи. Воют ВОлки уЮТа — припорожно-задверные, пока меня наложеньем забвенья лечат. Вран успел спастись от зловонья в ковчеге. Порно восстав, держит отчизны дым небо такое, что, прикоснись, и сдохнешь. Цепь стучит по кольцу колодца, как в догме слово по смыслу, превращая звучанья в льды… И чем глубже, тем эхо в тебе горячее… ИМ — Я
Было бы прошлое — будет куда и ЛЕТЕть.
С каждым порогом Леты — болевой порог памяти непреодолимой. Йода бы сеть — да не поможет: крыльев прошел восторг. Не умирать — значит и вовсе не жить. Жизнь или жить — больше глагола имя. Конь привередливый ржет на пропасть во ржи. И противоборственней ныне: им — я. Заешь, бросай меня. Раненый тянет ко дну. А на тебе, за тобой и в тебе — полк полков. В Лете спокойно, некойно и койно. Одну вытащу жизнь — чтобы стало твоей легко. Археоложно ищут шли-мАны троян. Нить лабиринтную к лунному лучику вяжут. Ты потяни ее. Может, из прошлого я выйду и ряженым стану на третью стражу. ОМНАТА
нерожденная,
сотворенная из единственного ребра-месяца, ты пришла в МОю ОМнату, когда я МОлился ты подошла так близко, что огонь свечи потянулся к тебе острием язычка оН будто хотел лизнуть тебя по-щенячьи в нос нО лизнул тебя снизу-вверх тенью моих кудрей ты запустила в них пальцы, прижала к себе — будто я нарочно так стоял и ждал тебя — на коленях, в тишине моя голова внизу твоего лона твое лоно вверху Вселенной Млечный путь семенил к рожденью себя я забыл — кому и сколько молился может — я вымолил твое явление может — ты пришла за моей головой бери ее — выжди 12 дней, когда месяц станет блюдом и положи ее на него преподнеси кому надо получи награду нага — и рада … … … … из угла … … … … … … … … … .. на меня смотрели святые светые которым свет свечи был нужен только для того, чтобы был виден я теперь они держат каждый по свече моя голова катится, словно яблочко хочешь — воротится? ДОСОТВОРЕНЬЕ
Этой бе) (онницей, как на неоослившейся,
въезжаю в свой Иерогли ( алим. Кто ты, падающая в купину волос, звезда? Ты та, которая оказалась такая же лишняя, как в итоге в саду перелитый налив, когда… Никогда? Довсегда ли Звегда? С опрокинутых на столах амфор стекают слова, обжигая подставленную ладонь. Пригубить бы, да жажду утолить смогу ль? И взмывает в небо, взамен, души моей жавор- одинокое дыхание, — в зарамленную заоконь… Ищешь, где буду я? Просто Досотворенье загугль… ЬНЕДЕЛЕДЕНЬ
А я…
Велимир Я, а за мною много-осьминого пробирались запамятованные дни.
Понедельники держали пики выставкою вперед. Кололи меня в отместку за то, что выпадали из памяти — я, словно тонущий, сбрасывал их груз, чтобы выплыть во вторники… Вторников реже строй — они переходили ко мне будто после воскресений. Посреди пропущенных сред особенно настырными были те, что, просыпаясь, принимал за субботы. Четверги держались обиженно — их опятничивание-в-бытность теперь выпячивалось четырехглазово-сверляще, тело мое прорешетив, прорехово, в отверстия орехо-грехово входили теперь пальцы-астероиды забудок. Из пятниц была одна — та, которую я проспал, обезбуднил, засубботил, завоскресенил. Я, тогда, проснувшись после нее, решил, что проспал год без дня. Субботних дней было больше других. Некоторые ползли без ног — я помнил только их пОЛОВину. Искажженные сверху-силиями лица сМОтРели тяжелыми глазами-г-лАзами — настолько тяжелыми, что головы то и дело проваливались между жилистых от напряжения рук. Хорошо, что впереди полусуббот шествовали с шестипалыми шестами забвенные полностью, закрывающие от обнаружения безногих. Воскресения… Сегодня — седьмой ьнеделедень. Воскресений не было среди пондлнквтрнквсрдчтвргвптнцсббот… И это воскресение я не забуду завтра… Андрей Костинский — поэт, член Южнорусского Союза писателей, главный редактор литературного журнала «ЛАВА», директор издательства «Слово» (Харьков), учредитель литературного фестиваля «Авалгард», руководитель литературного объединения «АВАЛ». В поэзии исповедует авангард, создал свое направление — «пастфутурайт». Автор 18 книг («ИNОЙ», «ИNОЧИЕ», «I`м`янгол», «Один.Ночество», «Бесмолвие», «Іоголь», «18+», «стихи к Милене» и др.),
|