Свежий Номер

№ 10 (60), 2009

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Николай Лаптев, 58 лет, старый холостяк, доктор наук, руководитель закрытой лаборатории, высокий, спортивной внешности, в юности занимался боксом;
Наталия, 28 лет, замужем, имеет малолетнего сына, стройная, красивая;
Ирина, 40 лет, незамужем, в прошлом артистка оперетты, яркая брюнетка;
Петро, 36 лет, журналист, работает в областной газете;
Пассажир в поезде, 35 лет, блатной, только что освободился из заключения, во рту фиксы;
Астрофизик, 42 года, турист поневоле, на лице редкая растительность, худой;
Проводница вагона, около 40 лет;
Старик на кладбище, 72 года, с манерами одессита;
Врач в Онкологическом центре, женщина, 40 лет.

Москва. Квартира Николая: тахта, торшер, цветы в кадке, большой напольный телевизор, холодильник, на стене картина, на комоде граммофон с раструбом. Дверь в ванную приоткрыта. Раннее утро. Звонок. Николай выходит из ванной в халате, полотенцем вытирает голову, открывает входную дверь. Входит радостная Наталия с дорожной сумкой.
Наталия (виснет на шее Николая, сумка падает). Ну слава богу, с сыном все обошлось. Просто затяжная простуда, парень растет, иммунитет не поспевает... Ты почему не звонил? У меня сердце разрывалось: сын кашляет — на подушке кровь, ты не проявляешься, изменщик несчастный...
Николай (прижимая к себе Наталию). Связь с корабля никакая... Соскучился (целует Наталию)... Больше без тебя никаких отпусков... Привет из Константинополя привез (берет со стола коробку, достает золотые серьги в виде больших колец, пытается надеть серьги Наталии).
Николай (кладет руку Наталии на плечо). Я ему по-родному посоветовал за гигиеной следить.
Наталия. Неправда, ты ему нехорошее говорил.
Николай. Когда с одного языка на другой переводишь, возможны искажения. Нормальное дело.
Наталия. Откуда ты это все знаешь?
Николай (усмехаясь). Детство послевоенное... А позже книги разные читал, мимо жизни не ходил...
Наталия (задумчиво)... Почему люди часто так ненавидят друг друга?
Николай (целует Наталию в затылок). Жизнь такая, какая есть... Успокойся, я ведь рядом... Как линию на заводе пустим, в Словению махнем на недельку... Сможешь? Чудная страна. А озеро Блед — жемчужина. Там вилла Иосипа Броз Тито... На озере гондолы и все названия русские... Есть даже Наталия...
Наталия (грустно). Постараюсь... Я теперь дома квартирантка... Не жена, не мать... Выгонят, куда идти... (вздыхает, отворачивается).

Гаснет свет.
Утро. Квартира Николая. Он в халате стоя смотрит телевизор. Наталия спит на тахте. Из телевизора доносится голос диктора: «По состоянию здоровья Михаил Сергеевич Горбачев не может выполнять обязанности Президента страны...»

Наталия (открывает глаза, потягивается). Что там еще случилось?.. Война что ли? (зевает).
Николай (не оборачиваясь). Серьезные мужи в большевистское недалече опять народ зовут.
Наталия (потягиваясь). С тобой хоть куда...  Позови только... и насовсем... в одну минуту соберусь и никаких условий ставить не буду. Даже иногда изменять разрешу...

Наталия встает, обнаженная, надевает халат и идет в ванную.

Николай (громко). Чую я, не пройдет и полгода, как на территории ЦК КПСС появится   пятнадцать независимых республик, или, как там... княжеств, ханств... Вместо одного  Генерального секретаря выстроится шеренга президентов, эмиров... Так-то! Моя дорогая... На завод в твою Хохляндию меня уже не пустят. А ты теперь новая Мата Хари будешь.
Наталия (выглядывает из ванны). Это кто?
Николай (не отрываясь от телевизора). Легенда шпионажа в первую империалистическую. Красавица, танцовщица, умница, наконец, (имитирует акцент    Саакова из кинофильма «Кавказская пленница»). Когда ее разоблачили и приводили высшую меру в исполнение, солдаты целились мимо. Просила лицо ей не завязывать. Смерть встретила с улыбкой... Мне как засекреченному профессору теперь предъявят обвинение в государственной измене... через сексуальные отношения с иностранкой...
Наталия. А в Словению-то, пока не разоблачили, успеем? Смотри (игриво), что я купила... (распахивает халат, на ней яркий купальник в огромных красных маках).
Николай (смеется). Успеем...  Если появишься на суде в таком купальнике и судья мужчина будет, максимум что тебе дадут — условно.

Они обнимаются и падают на тахту. Гаснет свет. Звучит музыка
(«Грезы любви» Листа).
На второй половине сцены освещается ущелье, уходящее вверх. На большом камне лежит полураздетый мужчина в темных очках. Наталия в том же купальнике и темных очках в красной оправе.

Наталия. Мужики& 8210;иностранцы увидят меня рядом с тобой и скажут — что же это за кобелино старый, если с ним такая красотка... Пойдем по ущелью наверх.
Николай. А если твой кобелино старый сдохнет на полдороге.
Наталия. За меня держись. Ты еще не раз это поймешь, если не бросишь меня... Смотри там человек (показывает на камень).
Николай. Давай замажем, это наш.

Мужчина (Астрофизик) на камне поднимает руки в приветствии, спускается
с камня, подходит.

Астрофизик (снимает очки). Не ошиблись. Потомственный московский абориген. Могу пригласить к себе в опочивальню (показывает на камень).
Наталия (тоже снимает очки, осматривает подошедшего)... Что мы ящерицы?
Астрофизик. Я не люблю случайных знакомств и покидаю престольную, чтобы никого не видеть. Но перед дамой такого экстерьера...
Наталия (с вызовом). Между прочим, я не Каштанка.
Астрофизик. Простите покорнейше за бестактность. Одичал-с... На камнях правила хорошего тона быстро забываются... В России сейчас люди моего уровня подготовки и интеллекта не нужны. Я астрофизик — специалист по сверхплотным объектам во Вселенной. Но когда нам перестали платить за поиск черных дыр, а жизнь моя стала сплошной черной дырой, бросил это черное дело. Пару-тройку подготовлю богатеньких отпрысков в вуз, получу ренту за использование докторских мозгов,  семьдесят процентов семье, остальное  мне. Уезжаю в недорогую страну с небольшой  плотностью населения и в природных условиях улучшаю свою чакру. (Смотрит на небо…) Польет скоро. Советую вернуться, а я привычный (поворачивается и направляется к камню).
Николай (обнимает Наталию за плечи, смотрит вслед астрофизику). Я думаю у него с психикой не все в порядке. Надо делом заниматься, а не обижаться на весь мир... Мы пойдем другим путем, как заметил один малоизвестный адвокат, ставший потом крупным политическим деятелем первой четверти двадцатого века.
Наталия. Это кто же такой?
Николай. Ты его не застала. Он в Кремле главным начальником работал. Аппасcионату Бетховена больно любил, считал ее «нечеловеческой» музыкой… Потому, наверное, тьму людей и погубил. А потом его другой начальник сменил, театр теней любил. Большой интриган был и людей положил еще больше… Астрофизик прав — вымокнем.

Наталия. Как скажешь, мой господин.
Николай. Поедем-ка лучше в старинный итальянский городок на Адриатическом берегу Пиран — каменные улицы шириной три метра, можно укрыться от зноя и дождя. А на центральной площади памятник Джузеппе Тартини. У нас не знают об этом выдающемся виртуозе-скрипаче и родоначальнике теории музыки.
Наталия. Ну сел на своего конька. Я пить и есть хочу, а не теорию музыки.
Николай. Ты права, любовь моя. Кому теперь нужен Тартини? И играть скоро будут на электрических  скрипках. Интересно,  сколько процентов европейцев с высшим образованием знают, кто из трех великих мастеров скрипичного дела — Амати, Страдивари, Гварнери — знают, кто учитель, а кто ученики... В Пиране (задумчиво) замок над морем с крепостной стеной, с нее неверных жен бросали в воду.
Наталия (целует Николая в нос). Меня бы не сбросили.
Николай. Это почему такая привилегия?
Наталия. Я бы с тобой жила.
Николай. А околел бы твой друг по старости, или перестал выполнять обязанности...
Наталия. И я тоже...

Гаснет свет. Слышится музыка (начало концерта Мендельсона для скрипки с оркестром, опус № 64), постепенно музыка стихает.
Высвечивается привокзальная площадь провинциального городка. В центре площади гипсовый памятник Ленину, освещаемый лучом прожектора. Шум от подъезжающего автомобиля. Появляется Николай. Он останавливается у изваяния — вместо кистей торчат металлические штыри, на них болтается кепка.

Николай (глядя на памятник). Ну и что, товарищ адвокат, осталось от шквала социалистического переустройства. Кепка на ржавых прутьях, миллионы жертв и искалеченных судеб, попранное во имя мировой революции человеческое достоинство... Сколько крови было пролито, чтобы начисто уничтожить крестьянский дух. Войну выиграли, но какой ценой — своих двадцать пять миллионов положили супротив восьми — фрицев. Вернувшихся из плена на Колыму погнали, дабы никому не рассказывали, что в немецких деревнях ванны были и отхожие места не на дворе... Что же вы строили, господа большевистские начальники, если не моргнув глазом, стали присваивать себе заводы, пароходы и целые республики.   А может... (задумчиво) не думать об этом?.. Жить сколь Бог даст, с Наталией?.. А как подохну, ей-то молодой, красивой, ни разу на комсомольское собрание не сходившей, дальше что делать?.. Отпустить ее?.. Пусть лучше ко мне на могилку придет со здоровым мужиком, да детишек выводком.

Появляется Наталия в кожаной курточке и кожаных бриджах.

Наталия. Ну что мне делать?.. С кем это ты разговариваешь?.. Не с женщиной?
Николай. С адвокатом из Симбирска обмениваемся соображениями по истории... В ремонт (деловито) потребно барышню твою...


Наталия подходит к Николаю и упирается лбом ему в грудь, безвольно
 опускает руки.
Наталия (жалостно). Опять до вторника... Давай, в субботу приеду к тебе и поцелую в семь утра... всего-всего?
Николай (гладит ее рукой по голове). Мать, давай по делу, а потом по слюням. Телку надо на ямку и полный огляд, включая интимные подробности... Похоже, ты ейную девичесть не уберегла-а. За пару месяцев такую недотрогу-вишенку в экспортном исполнении опустить до вокзальной шалашовки... Где тебя угораздило глушитель зацепить? В багажнике проволока, принеси, будь ласка. Глушитель отвалится — такой трах-таредох случится, стар и млад с перепугу обмочатся.
Наталия (обхватывает Николая обеими руками вокруг талии). Не могу я, когда ты уезжаешь. Мне все мерещится, что ты в своей Москве еще не одной «мать» говоришь.
Николай. Хорошо, отныне твой отзыв «кума Наталия». С кумой хорониться не надо от глаз людских. А если конфуз случится, всегда на толпу сослаться можно, мол, советами отвлекают.
Наталия. Дома что творится?! Он на сына руку стал поднимать… (вздыхает). Его тоже можно понять. По три недели критические дни. Я могу уже экзамен по женским болезням сдавать. Ну мне что делать? Хочешь, я уйду, купи мне хоть палатку.

Наталия отходит в темноту и возвращается с мотком проволоки.
Протягивает моток Николаю.

Николай. Что ты хочешь услышать? Мне тоже жаль его, такую кралю не приручил. Ну давай возьмем его третьим... Я ведь ничего не требую от тебя. Есть твоя жизнь, есть моя жизнь, а есть наша с тобой — жизнь. Так мир устроен (смеется).
Наталия. Злюка старая, ну давай в субботу залезу к тебе под одеяло.
Николай. Мы взрослые люди, ты хотела «Ниву». Вот она, спелая вишня. Ты хотела независимой быть и сама дать сыну шанс. Ну так чешись, кума, чешись! А против койки, особливо с кумой моей дорогой, кто возражает.
Наталия. Вот и я думаю, у тебя есть варианты.
Николай. Если все дело в хате — особнячок не потяну, а квартиру, не сильно многокомнатную, справим.
Наталия. Почему ты не хочешь быть со мной насовсем? Зачем тебе эта свобода, сам говоришь, устал от одиночества.
Николай. Эх, кума-кумушка моя дорогая! Взвесь реально, небось, на три красненькие я ране вылупился и ведь в школу ходил, когда порознь учились, и первый день войны до сих пор в глазах. Через десять лет ты мне утром клизму будешь ставить, а днем рога. И это не только неизбежно, но и справедливо!
Наталия. Я тебя люблю и никогда...
Николай (закрывает ладонью ей рот). И я тебя люблю. Разница есть, солнце мое... Настоящая любовь приходит только в зрелом или даже послезрелом возрасте. Моя любовь бескорыстна и должна тебя уберечь от всех напастей. Ведь тобой гормоны движут, а мной вся прошлая жизнь. И Америки своей мы не откроем. Не ровен час семафор откроет путь
твоему куму в дорогу дальнюю... Потом ты достойного настоящим мужиком сделаешь, а он кого-то классной любовницей. Это и есть преемственность поколений. Ведь я «оттуда», а ты «отсюда». Так судьба распорядилась. У Чарли Чаплина есть великий фильм «Огни рампы»... Там все сказано.
Наталия. При чем тут Чарли Чаплин? Пусть десять лет, но моих. Я тебе еще сына и дочь рожу.
Николай. Есть такое понятие — биологическая справедливость: до тридцати — отец, до шестидесяти дед, до девяносто, если в жмуры не поступишь, — прадед. Когда отец ходит с сыном в баню, от стакана не хватается за сердце, а за мать может дать в челюсть на улице, сын вырастет нормальным мужиком. А если отрок видит, как мать вместо рюмки отцу плечо подставляет, чтоб с лестницы не свалился и шейку бедра не вывихнул, — ребенку гарантированы комплексы.
Наталия (закрыв глаза, подставляет губы). Ты еще молодым фору дашь.
Николай (целует Наталию). Как знать... Поясничка уже весточки шлет. Мне не нужны понты. Когда ты увидишь меня немощным, с привязанным к агрегату целлофановым пакетом, я буду проклинать себя, а ты забудешь между клизмами наше счастье. И все равно уйдешь... Или страдать будешь...
Наталия (отворачивается). Не уйду, куда мне идти... Мое серденько с тобой.
Николай (показывая рукой в темноту). Смотри, кметы ягодицу приготовили дорогим москалям.
Наталия. Почему ты так нехорошо о трудягах говоришь?!
Николай. Наоборот, кмет, то бишь крестьянин по-словенски, это самая надежная часть населения. Куды он от земли денется? А мы кредиты под сумасшедшие проценты, вместо дотации, даем. Как коммуняки уничтожали крестьянство под видом раскулачивания, так и нынешние демократы-управители последних трудяг добивают. Ты хоть изредка в окно своей тачки смотришь? Амбары без крыш стоят. Фермеры на брошенной и загаженной земле-матушке из сорняков вдруг сами появятся? Три, а то и четыре поколения нужно, чтоб крестьянин вновь народился, не по названию, а по образу жизни, по самой философии ее. Чтоб в четыре утра вставать, щи серые хлебать, а не родимую! Солнцу и дождю радоваться, землю на зуб пробовать, прежде чем посевную начинать. Ведь при коммуняках семена в холодную землю бросали по команде секретаря райкома, который порой овес от проса отличить не мог.
Наталия. Ты мне зубы не заговаривай. Ну, поцелуй меня, каменюка противная... Ты скоро бросишь меня... Мое сердце чует...
Николай (целует ее в волосы). Держи ключи от тачки и не гони.

Хриплый прерывающийся голос объявляет: «Пассажирский поезд номер пятьдесят восемь, следующий до Москвы, прибывает на платформу номер два. Стоянка поезда две минуты».
Гаснет свет. Гудок. Слышится шум от уходящего поезда.

Во второй половине сцены освещается знакомое купе вагона. Двое сумерничают. Яркая брюнетка (Ирина), поджав ногу, сидит на нижней полке у окна. Напротив через столик худосочный лысоватый мужчина (Журналист)в очках и с усами. На столике водка, сало, огурцы, хлеб, литровая бутылка «Пепси-Кола».
Николай отодвигает дверь и входит в купе.

Николай. Здоровеньки булы! Вот она (кивает на столик), родина нынешняя гетмана Хмельницкого. Водка с пепси — куда идут славяне?!
Ирина (спускает ногу, приветливо улыбается). Сидайте к нам. Теперь и блюдо новое — сало в шоколаде.
Николай (деловито). Спасибо, жирное и сладкое не пользую. У вас, наверное,  деловой разговор — не буду мешать. Я могу и в коридоре подождать, пока не соберетесь отдыхать.
Ирина. Вы из Москвы?
Николай. Точно, чистый москаль!

Ирина. Мы тут за профессии балакаем. А вы кто будете? Вот я — замдиректора областной филармонии, а Петро — журналист.
Николай. Я бы не хотел обсуждать свою профессию.
Ирина. Это что, тайна? (протягивает руку). Ирина.
Николай (пожимает протянутую руку). Николай. Просто профессия несколько специфичная. Давайте о чем-нибудь более интересном.
Журналист (наливает). Давайте по пять капель за знакомство.
Николай. Я тружусь, если так можно сказать, в социальной сфере... Я директор... кооперативного кладбища.

Все выпивают.

Ирина (ставит на стол стакан, удивленно). Как это?
Николай (картинно вздыхает). Полагаю, мои милые сокупейники осведомлены, что в отечестве Александра Сергеевича и на родине Тараса Григорьевича православных хоронят на муниципальных кладбищах. У нас не принято распространяться о тонкостях профессии. Но мы вряд ли когда-либо свидимся, и, надеюсь, у вас не будет повода искать со мной встреч и потому сделаю исключение... По православным канонам, а хороним мы исключительно православных, покойника увозить с кладбища нельзя… Так?
Журналист (со знанием дела). Естественно.
Николай. А почему?.. В ворота кладбищенские покойника вносят вперед ногами, а как выносить: головой или ногами? Привезли клиента, а на него нет документов, то есть официального свидетельства, извините, не ко сну будет сказано, с указанием причины. Куда девать православного? (хитро смотрит на собеседников). Но надо все по-людски. Все-таки последний путь... Вот мы и хороним так рано ушедших без ксивы.
Журналист (разливает, пытается достойно выглядеть в разговоре)... И это есть ваш бизнес?
Николай (наигранно с обидой). Вы меня развели, как лоха-первогодку... Нет, уважаемые, это только прикрыша, так сказать, посильная помощь остающимся и уважение ушедшим. Бизнес, когда клиента привезли, а он еще не в курсе, будут его хоронить или только попросят о каком-нибудь одолжении.
Ирина (смотрит широко открыв глаза на Николая). В каком смысле?
Николай (с деланной невозмутимостью). Давайте погуторим теперь за украинского композитора Лысенко и его незабвенную оперу «Наталку-Полтавку».
Все замолкают. Гаснет свет. Слышится стук  колес.
Утро. Свет. В купе входит Ирина. Николай надевает куртку.

Ирина. Извините. Моя сестра — концертмейстер в Гнесинском училище. Я всегда приезжаю на выпускной концерт. Хотите пойти? Будут романсы, русские народные песни из репертуара Лемешева. Помните такого замечательного оперного тенора. Он еще в кинофильме «Музыкальная история» снимался.
Николай. В мое время было немного певцов на эстраде. Их знала вся страна. И каждый был настоящий вокалист: Виноградов, Абрамов, Бунчиков, Нечаев. На радио пел изумительный мягкий тенор Хромченко, а с неаполитанскими песнями выступал Михаил Александрович... А концерт Лемешева это событие было… Его искренность так была нужна загнанному народу...
Ирина. Тем более вам интересно будет послушать, как сейчас его репертуар исполняют. Я вполне серьезно приглашаю.
Николай (смотрит на Ирину изучающе). Соглашусь и с удовольствием. Тем более что современная попса — это не мое. Хотите, я вас довезу, у меня машина на стоянке.
Ирина. Спасибо, здесь идти пешком полчаса. Люблю ранним утром пройтись через Бородинский мост, Смоленку, Арбат... Сумка у меня не тяжелая... История с кладбищем — это розыгрыш? Вы просто хотели нас уложить спать... Угадала?
Николай. Ну а царицей песни-спектакля всегда была и будет Клавдия Ивановна Шульженко. Рядом можно, пожалуй, только Пугачеву поставить, и то, когда она достойный материал поет. А у Шульженко никогда проходного материала не было. По уровню вокального таланта, художественному вкусу и культуре пения бесспорный король советской песни на эстраде — Муслим Магомаев. Мне кажется, что при всей огромной популярности Муслима он недооценен. А по сути, Магомаев не меньшее явление, чем Марио Ланца. Только из-за наших большевистских барьеров, он не стал мировой суперзвездой... Были и есть прекрасные исполнители среди драматических актеров, но они на эстраде не толкаются.
Ирина. Так нельзя говорить. Меняется время, эстетика, но в целом, конечно, все идет по пути вытеснения мелодии ритмом... И сильное, в основной массе, упрощение текста.
Николай. Время всегда другое! Звезд не может быть много... а их пекут как блины.   Это бред! Сейчас можно не учиться в консерватории, а промямлить что-нибудь сексуальным   полушепотом или бедро выше допустимого показать — и звезда.
Ирина. Какой нетерпимый! Народу всегда хотелось зрелищ и хлеба...

Гаснет свет. Тихо звучит «Ноктюрн» в исполнении Магомаева (стихи Рождественского, музыка Бабаджаняна) Музыку заглушает голос из динамика: «Поезд прибывает в город-герой Москву. Счастливого вам дня, дорогие гости и жители столицы».

Вечерняя Москва. Возле уличного фонаря стоят Ирина и Николай. Они только что вышли после концерта.

Николай (берет под руку Ирину). Ребята — чудо! Знают, о чем поют и школа настоящая есть... А полная блондинка в первом отделении — супер! В трех регистрах как дома, голосоведение безупречное, а крещендо какое... Вокалом нельзя заниматься непрофессионально.
Ирина. Бывают же самородки.
Николай. Все равно им потом специальными упражнениями голос ставят... Вы думаете, я так о вокале говорю, чтобы произвести впечатление. У меня пять тысяч дисков, можно сказать, антология мирового вокала. Хотя есть много симфонической и инструментальной музыки.
Ирина. Сначала бы не поверила... после «кладбища» (хитро улыбается).
Николай (задумчиво). Смешно сказать, много лет назад со своей почти невестой поругался из-за Лемешева.
Ирина. Это как?
Николай. Мы поспорили, кто лучше фольклор поет, Лемешев или Козловский. Я уверен, лучше Сергея Яковлевича никто не исполнял, да и сейчас не исполняет русские народные песни. Козловский пел украинские песни, но он всегда «себя» пел. А Лемешев проживал песню.
Ирина. Соглашусь. А вообще, кто ваши любимые оперные певцы?
Николай. Трудно сказать однозначно. Это зависит от репертуара. Никто никогда не споет юродивого, как Козловский. Вообще русская опера — это особое явление.
Ирина. Вас прямо на телеэкран.
Николай (с легкой обидой). Напрасно вы так! Я не квасной патриот! Но считаю, что по самобытности русская опера не имеет равных. Возьмите «Князя Игоря», «Хованщину» или хотя бы «Китеж».
Ирина (с удивлением). Ну почему, а «Кармен»?
Николай. Это единичное явление... Когда мне плохо, я ставлю четвертый акт «Бориса Годунова» с Христовым. Это вершина оперы, не только русской, а вообще оперы как вида искусства. В сцене смерти Годунова, если говорить пафосно, три гения сошлись...
Ирина. Вы, я вижу, серьезный слушатель, нетрадиционный.
Николай. Если имеете в виду сексуальную ориентацию, здесь у меня все нормально.
Ирина. Не надо ерничать! Употребила этот термин только по отношению к слову «слушатель».
Николай. Почему в маленькой Словении по вечерам на эстраде исполняют народные песни в современной обработке и все поют? А у нас, где есть такие титаны, как Мусорский, Чайковский, Рахманинов и еще десятка два гениев, слушают англоязычную попсу… (Помолчав.) А русский городской романс — уникальное явление, а просто советская песня — военная, послевоенная, шестидесятых, семидесятых. Там и мелодия, и драматургия...
Ирина. Теперь я понимаю, что вы немолодой человек (громко смеется)... Идемте лучше к моей сестре чай пить. Она живет тут рядом.
Николай. Неудобно, уже поздно!
Ирина. У артистов все удобно, это обычное дело.
Николай. Хотя вы пытались «балакать», выговор-то у вас москальский.
Ирина. Какой наблюдательный! Да, я родилась в Москве, в квартире, куда мы идем. Окончила Гнесинку, прошла по конкурсу в Московский театр Оперетты. Два сезона проработала — стала петь заглавные партии. На гастролях простудилась и потеряла голос. Год лечилась. Но, увы, большая сцена меня не собиралась ждать... Думала умру... Познакомилась с одним офицером и уехала с ним в Чернигов. Поступила в областную филармонию — по домам культуры, в кино перед сеансом пела... Муж получил назначение на Дальний Восток. Я подумала, что между сопок будет конец всему, да и хозяйка из меня никудышная. Мы разбежались. В Чернигове и осталась... У нас вся семья музыкальная. Было стыдно к своим возвращаться. Тогда родители еще живы  были. Не хочу вспоминать. Пережила все дна… Вы ведь тоже неженаты?
Николай. Почему вы так решили?
Ирина. Разве ошиблась? Я могу многое по картам рассказать... Когда стало ясно, что со сценой покончено, мысли всякие были, к гадалке ходила... Научилась и сама гадать. Второй и последний раз приглашаю на чай.
Николай. Ну кто может отказать такой красивой женщине?!
Ирина. Не надо уличных комплиментов! Просто увидела, что вы такой же неустроенный и одинокий человек... А журналист, что с нами в купе ехал, у меня год назад интервью брал.
Николай. Почему красивой женщине нельзя сказать, что она хороша?
Ирина. Когда люди только пытаются познакомиться, комплименты звучат нарочито.
Николай. Согласен. Я даже разовью эту мысль.
Ирина. Ну что ж, готова послушать.
Николай. Если поэт в стихах объясняется в любви всем женщинам, значит, он уже импотент. Проверить ведь нельзя.
Ирина. Не поняла.
Николай. Во-первых, любить можно только конкретно. Пушкин или Есенин всегда обращались со словами любви к определенной даме. А во-вторых, почему мужики со снисхождением относятся к прекрасной половине человечества. Принесут по обязаловке к 8 марта букетик мимозы... А разве нельзя дарить цветы 1 апреля или 29 февраля? Когда душа захочет.
Ирина. Ну, философ — холостяк, идем чай пить?
Николай. Вы мне царский подарок сделали. Могу ли и я вас пригласить на императорское китайское чаепитие к себе домой...
Ирина (с вызовом). А если соглашусь? Не страшно? Мы артисты люди не пугливые и бесцеремонные.

Гаснет свет. Звучит русская народная песня «Не одна во поле дороженька»
в исполнении Лемешева.
Николай и Ирина в квартире Николая.

Николай. Вы, наверное, в отместку за мое «кладбище» гадалкой представились.

Ирина. Не имею обыкновения пудрить мозги. Если у вас есть карты — докажу.
Николай. Только сначала для убедительности о нынешнем, а потом прогноз на будущее.
Николай достает карты. Оба садятся за стол напротив друг друга.
Ирина раскладывает карты.

Ирина. Ну что ж... Ставим на пикового короля... Уверенный, скрытный, взрослый. (С вызовом смотрит на Николая…) Я не сказала старый... Восьмерка червей. Вы вложили во взаимоотношения с молодой, красивой дамой, очень нежной, чувствительной, много сил. А она несвободна. Возникли проблемы и вы сожалеете, что отношения зашли так далеко. (Стучит ногтем по карте…)
Николай. Интересно... А что впереди?
Ирина (перетасовывая колоду). Оставляем пикового короля. Вас ожидает сложный период раздумий, и придет беда, черная беда, с которой справиться будет нелегко, но вы найдете решение, чем успокоите душу и сердце... Страдать долго придется...
Николай. Это для любого и в любой ситуации подходит. Всегда есть проблемы и их решение. Иначе бы жизни не было... Простите за назидательный тон, но есть такое понятие — «вероятность». В обиходе этим пудрят мозги простому люду. Ну, скажем, выступает профессор-синоптик и вещает, что с вероятностью восемьдесят процентов дождя не будет. Бабуся не взяла зонтик и промокла. Дело в том, что по отношению к единичному, неповторяющемуся событию вероятностная оценка — это чушь собачья. У меня в юности был приятель, большой педагог по женской части. Его отец генерал не поощрял педагогические опыты сына. А мать считала, что сыну надо перебеситься, и дала ему ключ, который оставила ей подруга, чтобы в квартире поливать цветы. Приятель решил подготовиться к встрече со своей пассией заранее, но ключ не подошел. Мать позвонила подруге и узнала, что та дала копию, которую заказала в мастерской рядом с домом. Друг только сдал экзамен по теории вероятности и, облеченный знанием, подошел к делу так: если при изготовлении копии с оригинала была допущена ошибка, то существует вероятность, что при изготовлении нескольких копий с «плохой» копии может быть сделана ошибка в другую сторону. Пятая копия подошла. Вот это и есть «вероятность» в действии.
Ирина. Не все поняла... Жизнь покажет, врут карты или нет. Только не забудьте про мое гадание...
Николай. Не забуду. А мне как до вас правду донести?
Ирина  (смотрит на часы, смеется). Захочется — сможется, люди говорят.
Николай. Оставайтесь. Я не буду претендовать на вашу честь... Хотите, на настоящем граммофоне поставлю Карузо?
Ирина  (игриво, с вызовом). Хочу!

Николай встает, подходит к комоду, открывает крышку граммофона, крутит ручку, ставит пластинку. Шипенье, звучит романс Неморино из оперы Доницетти «Любовный напиток» в исполнении Карузо.

Николай (задумчиво). Время ушло. Техника вокала и главное носители — другие. Карузо — гений бельканто, но он пел КАК, а сейчас надо и  ЧТО, и КАК. С Карузо закончилась эра чистого бельканто, ведь настоящее бельканто могло быть только у кастратов, а Карузо,  судя по отзывам (смеется)… современниц, был полноценный мужик. Не мне говорить профессионалу, что бельканто — это, прежде всего, чистое воспроизведение каждой ноты, подражание инструменту. А сейчас в энциклопедиях пишут, что бельканто — красивое легкое пение. Это следствие, а не определение.
Ирина. Кабы не собственные уши, никогда бы не поверила, что директора кладбищ такие знатоки вокала.
Утро следующего дня. Ирина и Николай завтракают. На Николае передник, он встает из-за стола и включает музыкальную систему. Звучит заключительная ария Сильвы из одноименной  оперетты Кальмана в исполнении Татьяны Шмыги.

Ирина (задумчиво). Как ты догадался? Я ее всегда на «бис» пела...
Николай. Сколько дней ты пробудешь в Москве?
Ирина. Пару недель, я в отпуске. Давно не была в Третьяковке, Пушкинском... И подкупить надо кое-чего из шмоток. Хочется выглядеть… Вон какие мужики еще обращают внимание (громко смеется).
Николай. Можем вместе в Пушкинский сходить. Я когда-то был знаком с одним искусствоведом или, точнее, искусствоведшей, и даже готовился к встречам — читал умные книги по живописи, чтобы впечатление произвести.
Ирина. И как, успешно?
Николай. Мимо.
Ирина. Я за партнерские отношения. А то позовешь меня замуж, а я не хочу лишаться свободы.
Николай. Если честно, не знаю, за какие я отношения. Точно знаю, что не за современные.
Ирина (пьет из бокала вино). Ты настоящий холостяк... Так готовят только принципиальные холостяки.
Николай. А какие макароны по-флотски я могу. Попробуешь и останешься навек. Вечером будем слушать великую музыку.
Ирина. На это не рассчитывай. Лучше с голоду умру, чем свободу потеряю. Из тебя путного мужа все равно не  получится. Это диагноз… окончательный... (смеется).

Гаснет свет.
Квартира Николая. Входит Наталия с сумкой. Николай напряжен
и растерян.

Наталия. Я уже два часа тебя во дворе жду. За неделю ты даже ни разу не позвонил. Бог что в голову лезло.
Николай. В командировке был... Ты пока приведи себя в порядок. А потом пойдем куда-нибудь в приличное место, поужинаем...
Наталия бросает сумку и уходит в ванную.
Николай быстро осматривает квартиру. Потом берет в руки телефон и набирает номер, поглядывая на дверь в ванную.

 Николай (негромко). Привет. У меня срочная командировка на завод, там наши напортачили. Буду через три-четыре дня. Как приеду, сразу позвоню (кладет трубку).

Выходит из ванной Наталия. Она в красивом открытом платье.

Наталия. Узнаешь свой подарок... (крутится). Давай никуда не пойдем, ты ведь сам говоришь, что никогда не променяешь пустую гречневую кашу дома на котлету по-киевски в лучшем ресторане.
Николай. Ну, мать, хороша! Могу замазать, тебе можно вручать сертификат гейши и диплом мастера секс-спорта. Сейчас на всех серьезных спортсменов на рынке спрос. Это в наше время за спортивный костюм и талоны на питание до крови колотились. А сейчас другое время. Пора тебя на торги выставлять. Представляешь, какая у тебя будет формула цены: бизнес — можешь, фигура и фейс — вне обсуждения, прикид справили, в койке не сегодня завтра мастер спорта международного класса. А хозяйка — тут вообще вопросов нет.
Наталия. Как птичка запела! Скажи прямо, избавиться хочешь. Небось, еще одну дурочку присмотрел для обучения! Думаешь, я побегу за тобой как псина верная.
Николай. Почему так примитивно! Ты в бизнес стремишься, там каждый за себя. И хорошо, что не побежишь, за тобой побегут, и еще сколько! Грех за таким богатством не бежать.
Наталия (отворачивается, тихо говорит). А ведь я бы за тобой побежала.
Николай. Ну давай трезво... Еще десяток лет, и разбухшая уретра пережмет мои семенные канатики. Не помогут никакие китайские премудрости. Ты же не захочешь давать мне отпускные, чтобы восстанавливать либидо. Так что, дорогая, пора тебе подыскивать «сладкого» из Канады.
Наталия. Не нужно мне ни сладкого, ни соленого. (Подходит к Николаю, обхватывает его обеими руками за талию.) Мой, мой, никому не отдам!
Николай. А напра-асно! Там, в Канаде, на сумских хохлушек ба-альшой спрос. А как ты ему варэники з вишнею за пару да секс-ликбез на подушке с оторочкой и хохляцким орнаментом.
Наталия. Это ты на словах такой демократ! Вы все мужики собственники... Ты так легко отдашь меня другому?
Николай. Точно, буду под окном измены волком выть. Хотя куды деваться?.. Коли еще чуток буду опасен, к тебе на уикенд... не каждый, конечно, а так, по либидным и материальным возможностям.
Наталия. Скажи честно, у тебя много было женщин?
Николай. Нет. Я не Ференц Лист... Если по правде, по-настоящему у меня только с тобой...
Наталия. Знаю, что врешь, а все равно приятно... А почему Лист?
Николай. Он был гений в трех ипостасях: композитор, пианист-импровизатор и покоритель женских сердец. В каждом городе, где концерты давал, сбегал от очередной страдающей пассии.
Наталия. Ты тоже сбежишь, и страдать я буду.
Николай. Нет, любовь моя, страдать я буду, а ты должна жизнь без розовых очков видеть... Один мудрый человек, когда я дураком юным был, сказал, что мужиком может стать только тот, кто потерпит пару поражений кряду. Тогда он и поймет, как относиться к любимой надо.
Наталия. Точно, тебе пора курсы для молодых кобелей открывать!
Николай. Этому не научишь. Каждый либо поймет, либо сдохнет нарциссом... Знаешь, к какой я мысли пришел? Женщина всегда такая, какой ее видит любимый мужчина. Только вот поздновато понял, пора на похоронный марш Шопена заявку подавать...
Наталия. Опять за свое. Я хочу на жизнь с тобой вместе и долго смотреть. А на кладбище вместе поедем на белом мерседесе с белыми розами. Я буду в белом подвенечном платье, а ты в белом смокинге. Хоть по этой дороге буду твоей невестой, а когда закопают — женой. Раньше ты меня целовал в глаза, я потом открыть их боялась, вдруг открою, а тебя нет... Что ты наделал! Муж столько лет твердил, что спит с ледышкой. А теперь я сознание теряю, когда с тобой.
Николай. А ты думаешь, я всегда был боец? Один мудрец сказал: «Юношей движут   гормоны, мужчиной он становится, когда постигает мастерство и гормоны еще не кончились,    ну а потом делится воспоминаниями, как правило, сильно преувеличенными». Может, пора и мне кое-что записывать, чтобы потом не преувеличивать. Все хотел тебя спросить, почему в твоем городе девять памятников Володе симбирскому и ни одного двум его революционным подругам? Они ведь тоже помогали мир переиначивать. Миллионы людей положили, чтобы философию людскую переделать. Элиту расейскую: офицерство — честь нации, интеллигенцию, духовенство извели. За одного Вавилова, величайшего генетика двадцатого века, коммунякам каяться и каяться. Бриллианты расейские — Ландау, Туполева, Королева, Стечкина, Тарле — зачем надо было в остроге держать? Королев на Колыме санки возил и чуть не замерз, а фон Брауна с почестями в Штаты привезли и институт дали. Мы своих гениев гнобили, а американцы их поштучно собирали. Сикорский и Леонтьев — чьи парубки? А Мандельштам и Бабель куды подевались? В мое студенчество за одно упоминание о Винере из комсомола можно было вылететь.
Наталия. Раньше ты со мной о музыке, книгах говорил, а теперь политинформацию читаешь...
Николай. Мы просто теперь близкие люди. Какая, к черту, политинформация? Это боль моя. Сколько с ней по ночам еще ворочаться?.. А тебе она к чему? Это для тех, кто «оттуда»...
Наталия. Кичишься, а я, между прочим, «Все люди враги» твоего любимого  Олдингтона еще до тебя читала. Думаешь, на Хемингуэя и Фицджеральда ты мне глаза открыл? Я их в десятом классе еще прочла. Мне просто нравилось, как ты серьезно со мной разговаривал, а твой любимый Второй концерт Рахманинова по памяти напеть могу.
Николай. А чего тут особенного?! Когда флирт переходит в серьезные отношения, эта ширма не нужна.
Наталия. Значит, ты просто мне лапшу на уши вешал? И зачем я только как коза за тобой пошла...
Николай. А что я тебе особенного говорил?
Наталия. Ну как же! Что готов встретиться со мной в любой точке, какую я укажу на  глобусе. Потом предупредил, что тебя интересуют только платонические отношения, а сам глазами раздевал меня. У меня по спине мурашки бегали от твоих глазюк бесстыжих.
Николай. А как же можно было пройти мимо такого совершенства? От тебя на десять верст гормоны кругами расходились.
Наталия. Возьми меня в Москву. Мне не нужна печатка в паспорте. Ведь я знаю, когда ты не спишь, когда у тебя спина болит и даже когда лапшу на уши мне вешаешь.
Николай. Ну давай реально, у сына все налажено: тренировки в танцклассе, школа, английский. Как бы там ни было, но у него близкие отношения с отцом.
Наталия. Поклянись, что у тебя никого, кроме меня нет, изменщик несчастный.
Николай. Ты же знаешь мое отношение к гигиене. И кто верит в наше время клятвам?! И представь, как гнусавый через десять лет храпеть будет рядом и воздух портить, вместо того чтобы утром и вечером доказывать свою кобелиную сущность.
Наталия (задумчиво). Не нужна мне кобелиная сущность!
Николай. Не скажи, кума, а как по ночам Коломбина ворочаться будет.
Наталия. Мне глаза мгла черная застилает, когда представляю, что ты говоришь о гигиене другой... Зачем ты мне все сломал? Жила как все... Изменщик ты!..
Николай. Жизнь и у тебя одна. Только я «уже», а ты «еще». У счастья срок есть, но разный он у нас.
Наталия (в ее глазах слезы)... Точно разный и таким дезодорантом, что в ванной стоит, я не пользуюсь... Дурак ты, хоть и старый... Проводи меня... Посуду сам помоешь или тебе уже моют...

Наталия берет сумку и молча выходит.
Николай садится на тахту и закрывает глаза... Звучат первые
аккорды Второго концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова.
Звук усиливается, а потом стихает. Гаснет свет.
Голос из динамика «Прошло пять лет».
Утро. Николай, изрядно поседевший выходит из ванной. Он собирается на работу. Звонит телефон.

Николай (берет трубку). Да... Кто звонил?.. Из Онкологического центра?.. А почему срочно?.. Какой телефон?.. Кого спросить? (записывает, кладет трубку, она падает, снова кладет, нервно поднимает, набирает номер)... Ираида Федоровна, моя фамилия Лаптев, вы просили срочно связаться... (Встает, меняется в лице.) Сейчас можно?.. Буду через сорок минут, какая палата?..

Гаснет свет. Одиночная палата в больнице. На кровати Наталия. На голове ее марлевая повязка. Николай садится рядом.

Наталия (открывает глаза). Пришел... Не хотел ты меня брать... в Москву. Сама приехала и все сделала, как ты учил... Хотела тебе доказать... Ты все боялся, что молода я
для тебя... Прости меня, продала я твои подарки. Когда в Москву приехали с сыном, тяжеловато было (протягивает вялую руку. Николай берет ее и целует) ...Мое сердце не захотел взять, свое мне отдай, с собой возьму... А тело кому хочешь... Не могу больше говорить... Завтра приди... сына...
Николай (встает, громко кричит). Врача. Здесь кто-нибудь есть!

Входит женщина в зеленом халате. Она проверяет пульс и зрачки Наталии.
Медленно закрывает лицо ее простыней.

Врач (обращается к Николаю). Вы родственник?
Николай. Родной... совсем родной...
Врач. Я с вами разговаривала по телефону?
Николай. Со мной... Что все?
Врач. Это должно было случиться. Медицина пока бессильна. К сожалению, у молодых все скоротечно. Организм был предельно подорван, иммунитет исчерпал свои возможности бороться.

Гаснет свет. Звучит колокольный погребальный звон из оперы «Борис Годунов» Мусоргского.
Постепенно высвечивается Николай. Он сидит на тахте в своей комнате, рядом
на полу бутылка водки, фужер.

Николай (обхватив голову руками, раскачивается). Прости меня, солнышко мое, счастье мое потерянное... Я во всем виноват... Гаденыш я... мразь подзаборная...

Гаснет свет.
Утро. Николай сидит в той же позе. Входит Ирина с дорожной сумкой.

Ирина. Наружная дверь настежь. Ты больше года не звонил... И вдруг... такая телеграмма. Что случилось? А если я уже не одна...
Николай. Прости меня. Я многое в жизни передумал. Выходи за меня...
Ирина. Прямо сейчас... так сразу... Может, на колени встанешь, попросишь руки и сердца, а я... откажу.
Николай. Попробуй отказать.
Ирина. А отношения будут демократические, партнерские?
Николай. Никакой демократии! Спать только со мной. Полный домострой! Жить будем в деревне. Меня ублажать будешь без отлынивания, а в перерывах петь романсы и песни из репертуара Сергея Яковлевича и Клавдии Ивановны!
Ирина. А подумать можно?
Николай. Думать буду я. У тебя никаких прав, одни обязанности. Разрешаю обсудить один пункт брачного контракта: «ночевка на сеновале с обязательной музыкально-сексуальной программой еженедельно или раз в две недели» ...Анекдот расскажу «Встречаются два холостяка — Веселый и Хмурый. Веселый спрашивает у Хмурого: ты чего такой невеселый?

Тот потупился: да, понимаешь, приведу барышню домой, говорю, давай, мол. А она ни в какую. Веселый говорит: ну кто ж так сразу?! Надо по культурному. Про книгу или писателя спросить. На следующий день Хмурый приводит барышню: Пушкина читала? Та отвечает: нет. Ну ложись, потом прочтешь!»
Ирина. Так я еще контракт не видела!
Николай. Потом посмотришь! А сейчас сообщаю — свадебное путешествие в Словению. Платье белое закажем тебе, а мне белый смокинг.

Гаснет свет.
Кладбище. У холмика с табличкой
«Н. М. Жильцова
1971/23.05-2001/28.08»
стоит Николай. Он поправляет табличку. Подходит Старик.

Старик. Думаете за памятник.
Николай. Нужен очень достойный памятник.
Старик. Во что оцениваете это достоинство?.. (Смотрит оценивающе на Николая). Могу устроить.
Николай. Ну, скажем, тысяч пятьдесят зеленых американских рублей... Идея памятника моя.
Старик. Деньги и художественный вкус теперь ходят порознь.
Николай. Готов внести задаток... Сколько времени займет все с установкой?
Старик. Полгода.
Николай. Нужно за три месяца.
Старик. Можно договориться (смотрит с прищуром на Николая). Портрет будем на камне выбивать?
Николай (достает фотокарточку, протягивает старику)... На камне... Надпись — одно слово «прости».
Старик (внимательно смотрит на фото, потом на Николая). Я уже давно на этой земле... Это не жена и не дочь... Мой подарок: я отдам всю прошлую жизнь за тот день, когда увижу, как вы положите розы этой красавице... И не надо туда спешить... Это не поезд, на который опаздывают...