ПЕЩЕРА БРАТЬЕВ ГРЕВИ
Грязь в клочке рассвета
книжная обложка
Каменного тела
жмурки отжиманья
Ледяного лета
сжатого в ладошке
фонарем коснулось
желание
Братание с пещерой
Молочный брат
ты сыплешь пух и мел
задуманный старательной Венерой
отбрасываешь сорок тысяч тел
К тебе сорокатысячный вернулось
каменное тело
и не только камни
Прятки
беспредела
Лед в губах сверкает
1997
ДВА МОСТА
(Театр с афишей в финале)
Южной
обводной дороге,
Аэропортовскому шоссе
и «Правилам дорожного движения»
Я помню
два
смотрят волком
забрасывают хвост
Неряшливый
южный мост
прорастает сквозь мертвецов
что твоя трава
Размывается
голова
с нескольких концов
А конец
твоим мертвецам
придет как протечет к праотцам
маленькая волга
Второй
восходит во времена
где была крепостью стена
где хвостом торчит блесна
из-под хвоста у волка
Волк отвешивает
поклон
и отбрасывает хвост
Это варан и хамелеон
Мерзни волчий нос
Как попали сюда мосты
Если смотреть
на запад
сзади схоронены кресты
и по оврагам кишат кусты
и вороний запах
Два моста
Значит
с двух сторон
волки ловят мертвых ворон
но не волк а хамелеон
щерится из куста
Ящерицы
живут в гробах
у мертвецов на губах
но долго не живут
После
первого обрыв
и опять второй
Соединишь
когда пьешь в разлив
что-то из яблок или слив
оба сплошной змеей
Как тебя
зовут
если волком смотришь и ты
если прячешься в кусты
если умер от высоты
или сменил маршрут
Кто тебя
зовет
если змея ползет вперед
А не хочешь
ползти туда
где ни дорога ни вода
хамелеону не покорится
И кто
из них умрет
тот и родится
Два моста ведут разговор
Действующие
лица
Режиссер
Актер
Ноябрь-декабрь 2003
ОТКРЫТЬ В НОВОМ ОКНЕ
1
Повис
на садовых ветках щебечущий имена
дрожащего саундтрека без музыки и без мысли,
забравшийся выше этого умершего зерна
птицеголовым ацтеком прикинувшийся статистик.
Садовник
владеет садом, который не бережет:
и листья стирает взглядом,
и голосом ветви жжет.
Завис
на индейцах Corel, рисуя не ту войну,
рискуя не тех ковбоев опять сохранить живыми
или схоронить актеров подобно тому зерну:
садовник ему присвоит неведомое мне имя.
А плод,
что он должен Богу, вернет в урожайный год —
стирает за мной дорогу
и воздух за мной метет.
За мной
зачеркнувший мусор, от веток и до ветвей
сжигающий все картинки убитого разговора,
садовник спасает музыку зерен, и соловей,
выклевывая соринки, по звуку, без режиссера,
прозрение собирает и зрение создает,
по левому, что ли, краю, где только поэт и Word.
И не до
войны мне было, когда уже шла война,
когда на любой Садовой нас перезахороняли,
уже зависал бескрылый, щебечущий сатана,
и новый, птицеголовый, уже ковырял скрижали —
и было мне не до сада —
но камни
и зерна суть
садовник, который взглядом и голосом ищет путь.
Март 2002
2
Что не вмещается в сорок, обходишь в три.
Дни наступили на глаза, на уши.
Слякоти
«успеется» говори,
а «уместится» — еще лучше.
Гортань
сгорает — многоквартирным домам
не выучиться медленной смерти.
Привыкнешь
к спиртам и кипяткам:
не темнеет в глазах, так светит.
Свет обжигает
песок, а темнота —
глину и гальку дна.
Садовнику
повторяй: все — суета,
кроме пересохраненного зерна.
Март 2003
3
Никто
не стоит на пути и никто не платит
за свет, пока спит на свету на стерильной вате,
и не зависает ни на обожженных кронах,
ни на лоскутах, дотемна сереброзеленых.
Лохмотья
корон меня греют, а крылья режут
крылатый картон, развевающийся все реже,
чем выше летишь, чем длиннее у змей волокна, —
и новые мыши прогрызли чужие окна.
В пути
настоящем стоящий за свет темнеет,
коробка и ящик в картоне своем коснеют,
грифон или гриф объедают больных, но вольных —
и нет уже рифм прилагательных и глагольных.
Где просто
кривая скрипит и хрустит прямая —
пройдет неофит; отслужившим словам до рая
еще далеко, и его-то они не тронут —
его одного на сереброзеленых кронах…
Апрель 2003
* * *
Разволнованная
морем
рыба не закрывает глаз
В реках
речках
озерах озерцах
ручьях ручейках
на подоконниках в лужицах
наконец в слезах
рыба не
умеет
закрыть два глаза
В коробках
красных желтых
ящиках голубых
в пресловутом картоне
мокнущем сквозь сон
1997
* * *
Листочек
графики летняя толчея
Ходить обученный тяжелее я
Слева спрятан жесткий выход
Если приведет Господь
Дух надежды
тихо
Пломбирует плоть
Зима пробоина
заката
Где эталон
На грани
запада закон
Разъял стигматы
И тело
ранено времена прошли
Кусочек графики немолодой земли
ЭЛЕГИЯ ДЕСЯТКОВ
Без разговоров ты круг насильно вписанный в треугольник
Вольные каменщики честно читают и любят раешник дольник
Если стоишь святым Георгом евангелистом среди них
все разваливается в руках
Так проходит слава и тонический стих
Так живет слава этого города вечно сгорающего что мир
Ты ощупываешь все фигуры подряд
Здесь черный Малевич там Кантемир
страшных тонов язык в черемухе послесловие ягод
Но в детстве больше не будешь хоть отдал бы десяток за год
Папа с мамой записывают слова а ты смех сквозь слезы дерешься
с сестрой А теперь говорят по натуре масон как интеллигент натуру скрой И когда эти тридцать придут лучше им не быть лучше сразу сорок посмеешься и над той самой избой и над тем самым сором
Прижало к стене не тебя одного и сверху и снизу давит Не одному тебе внутренних рифм больше чаще кто-нибудь
тебя правит Строителей не исправишь все унылы ленивы все путем Сгорит развалится и провалится город ребенок плачет дом
Детства не узнаешь
А сорок потому что в отрочестве писал
и казалось что строится навечно скажем железнодорожный вокзал
Так проходит архитектура
Так время понимает кто носит тень кто без тени
И когда-нибудь сорок придут а пока эти тридцать изменений
Так раз в год понимаешь что не зря раз в месяц что неплохо А внутренняя рифма горя не ощущает подвоха И хотелось бы кончиться к тридцати старым Красным Аральским
новым Отвечаешь себе злой алкоголь злое когда уже сказано слово
Конца никогда не случится потому что не выживешь до конца
Вокзальный и автомобильный холод
Две дороги моста лица
Так завершается трава вода сочится из всех щелей
Ребенок плачет когда смеется
Смех сквозь слезы юбилей
И теперь говорят что тебе осталось неделя без малого успеть
Город кажется только дорогами и мостами
Все остальное смерть
Разве мало любили
Муравьи в детстве вползали в нос в юности выползали
Белый Гоголь замерз
Двойное лицо в автомобиле на вокзале
И когда говорят тебе оторвись а за местоимениями следишь скажешь лучше вырвать сразу ствол а потом уже веточки удалишь Так повалено в городе деревьев после землетрясений и пожаров Вот лежат треугольники и круги но и без разговоров все лежало
И без разговоров ты звезда кто знает четыре по шесть концов
Папа с мамой все уже записали
Сам теперь один из отцов
и смеешься когда плачешь разве мало любят и мало ждут
Скрой натуру даже вырви ствол все равно тебя выберут и найдут
От внутренних глагольных рифм умирают и старый и новый город Ведь один треугольник в другой впишется только без разговоров А с разговорами круг один и здесь уже входов и выходов нет Все дети вырежут круг из круга из взрослых всего один поэт
За кого тебя почитают спросишь и ответишь сами сказали Тридцать раз пробивало сердце и подрагивали часы на вокзале И как выпишут впишут как вырежут врежут так и проживешь Твой ребенок смеется-плачет солнце плачет-смеется дождь
Все равно и выберут и найдут все больше и чаще собой не будешь
Любишь архитектуру и бумагу прочное и плотное не разлюбишь
Что же сказано и написано чьи в этом доля тон и рай
Я живу в своем городе дней еще десять
Ты же явленное здесь я стирай
Сергей Щёлоков (Самара) — поэт. Родился в 1974 году в Куйбышеве. Окончил филфак СамГУ. Преподавал русский язык и литературу в сельской школе, работал корректором в газете. Стихи публиковались в газете «Культура», журнале «Бумеранг», вестнике молодой литературы «Вавилон», сборнике «Черным по белому», антологиях «Нестоличная литература», «Девять измерений», местной прессе и др. Автор книги «Разговоры» (М., 2004).