Архив

№ 16, 2006

Лишь перстом погрозила старость
и отметина — на чело.
И осталось всего ничего.
Ничего не осталось.

.............................

Хлеба кус. Да глоток вина.
Да какая не то вина.
Да какой не то непокой. —
Вот и ладушки! — Грех какой!..

Алчный, сирый, наглый, нагой...
В Царство Божие — ни ногой.
Погоди, успокоит старость
страсть и ярость.

Отпустила бы только память
налегке воспарить и падать
в эту, как бишь... а, чтоб ее! —
небыль: небо, небытие...

И есть еще две книжки у меня,
надписанных хорошими словами.
Одна — про Сандро Боттичелли,
другая — Гундзу про кабуки.

И первую мне Люся подарила,
двоюродная старшая сестра:
— Вновь обретенному… — И ctr. — Сестренка,
ведь мы с тобою по летам сравнялись…

Другую подарил мне сверстник мой —
поэт великого верлибра.
Мы на одной приступочке вагонной
какою-то счастливою зимой
катили в стужу… И покамест живы.

Они меня любили — не любили…
Не знаю. Да и как меня любить?
Но строки эти в надписях на книжках
на ощупь все теплее и теплее.

...И отпиваясь чаем поутру,
из безысходности
                      перебирая выходы,
споткнуться вдруг посередине выдоха
о пушкинское — «...весь я не умру...».

Никто не научил нас умирать...
В школярстве я и жить не научился.
И вычитаем прожитые числа,
чтобы гордыню —
                                    усмирять.

И перегаром дышим поутру.
Опохмелившись, жизни научаем...
Опившись, может, этим жидким чаем,
я — весь умру, я скоро весь умру.