Литературно-художественный журнал «Дети Ра». № 11, 2005. Ася Пекконен

Дождь осенний, мелкий, долгий. Я иду, утопая в грязи, и в душе радуюсь дождю: слез моих никто не увидит. Два года назад, когда отец впервые вернулся с работы пьяным, наша жизнь круто изменилась.
Ну и ветер! Струи дождя скользят почти параллельно земле, прямо в стенку дома, где живет моя подруга Лиза. Я представляю, как отец Лизы, Максим Павлович, играет с ней в шашки и что-то весело рассказывает, она смеется. Максим Павлович очень любит Лизку, он встречает ее из школы по субботам, утешает, когда та схватит двойку, ездит с ней в парк, на рыбалку, купил гоночный велосипед и …мимо меня под большим зонтом, смеясь, пробегает группа ребят. Надо же — им очень весело под дождем!..
А сейчас мой отец чуть ли не каждый день выпивает с дружками-приятелями, мама пытается сделать вид, что ничего не произошло, но по утрам я вижу ее заплаканное, измученное лицо. Мы с братом стараемся не попадаться отцу на глаза.
А вот и мой дом. И мама стоит в подъезде, встревоженная, без плаща:
— Галя, простудишься, скорей, скорей домой!
— Мне не холодно, — говорю я и добавляю: — Я не хочу его видеть.
— Это твой отец. Прошу тебя, не говори так, дочка, — мама обнимает меня.
Мы входим в квартиру. Моя тетя Оля радуется, увидев меня:
— Здравствуй, Галинка, здравствуй, милая!
— Здравствуйте, тетя Оля.

Мой брат Дима сидит в маленькой комнате. Он старше меня на три года. Дима играет на гитаре, напевая всем известную песню:
В нашу гавань заходили корабли, корабли.
Большие корабли из океана.
В таверне веселись моряки, моряки
И пили за здоровье атамана.
— Пили за здоровье, — повторяю я слова песни.
— Не грусти, Галь, не трать зря нервы, — говорит брат, не выпуская из рук гитары.
Ему легко так говорить, он скоро закончит мореходное училище, уйдет в море, и для него настанет другая жизнь. А на кухне тетя Оля напевала маме:
— Ах, Люба, если бы у меня была такая красивая дочь, я бы здоровалась с людьми через одного. Волосы длинные, густые, глаза синие, ни у кого из нас нет таких. И какая милая, скромная и учится почти на одни пятерки. Прелесть девочка!
Тетя любит свою сестру, хочет сказать ей что-то приятное, а приятного-то не очень много и тетя хвалит нас с Димой.
— А сын-то какой хороший! Подрабатывает по вечерам, разве тебе не помощь? И какой красавец: глаза серые, стальные, такие и должны быть у мужчин.
На другой день я медленно и потому долго иду с Лизой по улице. Мы бы шли еще дольше, но встретили Максима Павловича, который поджидает Лизу из школы каждую субботу.
— Здравствуй, Галя, это ты задерживаешь мою Лизу? — весело восклицает он. — Пойдем домой, Лиза, покушаем и всей

семьей поедем в магазин покупать тебе сапоги. Я исправил машину.
— Ура! — закричала Лиза. — Галка, пока!
— До свидания, Галя, — кивает Максим Павлович.
— До свидания, — отзываюсь я и иду домой.
Дом меня встречает тишиной и потому — радостью. Отец спит, а может, он и не пил сегодня. А вот и Дима пришел из училища.
— Тихо, отец спит.
— Вот счастье-то.
— Да. Проспал бы всю субботу…
— И все воскресенье…
— Да.
Мы радостно обсуждали наши дела. Дима пообещал покатать меня на буксире и на моторке, что очень здорово. Летишь себе по озеру, почти не касаясь воды. А вода гладкая и темная, и только за кормой сноп белоснежной пены.
Хлопнула дверь: это отец, заспанный, пьяный.
— Люба, Люба, — орал он. — Чертовы дети, где ваша мать?
— На работе.
Отец не поверил и прорычал:
— Болтается где-нибудь. Есть еда в этом доме? Ты, тунеядка, вертихвостка, корми отца, да пошустрей, — и он заругался матом.
Я достала из холодильника большую, тяжелую кастрюлю с борщом и медленно пошла мимо отца к плите. Он сидел, вытянув ноги. Я запнулась о них, пытаясь не упасть, шагнула назад и уронила кастрюлю прямо на отца. О, ужас!
— Недоносок безрукий! Ты что делаешь?! — взревел отец, весь мокрый, обвешанный капустой.

Дима схватил меня за руку, вытащил из кухни, толкнул в коридор, затем закрыл кухню на засовчик. Я не могла опомниться и ошеломленно смотрела на брата, а он приказал мне отрывисто:
— Бери одежду, быстрей!
Из кухни, как из берлоги, раздавался рев отца, звон разбитой посуды и яростный стук в дверь.
Мы выбежали во двор. Дима сказал мне, на ходу надевая шапку:
— Иди к тете или к подруге, раньше восьми часов не являйся! — Затем добавил: — Я побегу к друзьям, у нас дела.
И опять эта грязная дорога, и дождь холодный, и ветер сильный-сильный. Но меня не особенно огорчает плохая погода. Осень я люблю всякую: когда у меня хорошее настроение, больше радуюсь солнцу, а когда тоскливо — жду дождя. Он печальный и спокойный, а значит, успокаивает. Я думаю: как хорошо было бы без отца, как хорошо никогда не видеть самодовольного выражения его ненавистной физиономии, его маленькие злые глазки, как хорошо никогда не слышать незаслуженных оскорблений и…
Гудок — это машина. Лизкин папа мне сигналит. Я стою молча, он вылезает из машины.
— Ну и явленьице! И как это родители тебя отпустили без зонта, без сапог, в легких туфлях. И еще бредет еле-еле. А ну-ка, быстро в машину!
— Я мокрая, — шепчут мои замерзшие губы.
— Тем более давай быстрей, — и Максим Павлович заталкивает меня в машину.
За окном дождь как из ведра, вернее, как из ста ведер. Как хорошо ехать в теплой машине.
Лиза и ее мама встречают меня охами и ахами:
— Ну, Галка, ты даешь!
— Галя, ты же промокла до ниточки!
— Ничего, — машу я рукой, — не заболею.
Лиза и ее мама заботятся обо мне, дают сухие носки, кормят очень вкусным обедом — я не ела, наверное, с утра.
А потом мы играем в шашки. Максим Павлович спрашивает:
— Галя, неужели у тебя все пятерки?
— Нет, есть три четверки, — улыбаюсь я.
— Молодец ты, Галя, я всегда говорил Лизе: возьмись за ум и перестань хватать двойки и тройки, а то не поступишь в институт.
В ответ Лизка засмеялась, крутясь перед зеркалом в новых итальянских сапогах, и сказала, что у нее не только тройки.
— Эх, — вздохнул Максим Павлович, — вот станет у меня на работе поспокойнее, возьмусь я за тебя, Лизок. Завидую я твоему отцу, Галинка, ведь приятно, когда дочка хорошо учится.
— Ах, ты завидуешь? Не-зя, — Лиза схватила отца за руку и стала шутя трясти.
— Зя-зя, — отбивался, смеясь, Максим Павлович.
Я смотрела на них и старалась улыбаться…
Дома меня встретил грустный Дима:
— Замерзла, Галинка?
— Нет.
В квартире беспорядок и очень холодно.
— Почему холодно? — спрашиваю я.
— Он окно разбил, теперь спит. Мама еще на дежурстве.
Без оконного стекла хорошо слышно завывание ветра и шум дождя.