Мне выпал черный день.
Как жребий, выпал.
И я тебя не выбрал,
о жизнь! Ты — тень
тех облаков, где я
жил прежде этой жизни.
И пух их одеял
в той облачной отчизне
был легок, невесом,
там не было удушья.
А эта жизнь — лишь сон
тупого равнодушья.

Очнусь в конце концов!
Не черен, не свинцов,
но будет день тот светел,
когда душа, легка,
обнимет быстрый ветер,
взлетит на облака.

 

* * *

В этом городе блуда и скверны
я люблю вас, безлюдные скверы.
На скамейке откупорить пиво,
заглядеться, хлебнув из горла,
как плывут облака. И глумливо
улыбнуться: ну вот и прошла

твоя молодость — плюнь ей вдогонку!
Оттолкнет ли Харон плоскодонку,
и услышу плескание весел —
ах, Психея, зачем психовать?
Сколько выпало зим нам и весен!
И на зеркало неча пенять,
коли рожа кривая. На небо
надо чаще глядеть - пусть нелепо
да и глупо такое занятье,
пусть не жизни, а смерти видней, —
эту тему хотел бы замять я —
так, для ясности. Хватит о ней.

 

* * *

Город — гроб моей души.
Неуемно только тело.
Взяв за горло, как Отелло,
призрак счастья задуши!
Уходи, теперь свободен.
Улица. Из подворотен
пахнет блудом и мочой.
И с давно небритой рожей
ты несчастлив. Ты — прохожий.
Ночь — изветом. И свечой
оплыла луна, закапав
те кварталы, где во сне
умирают: сердце снег
заметает. Ни закатов,
ни рассветов - алкоголь,
дурь по вене о пощаде
тщетно молишь: бога ради,
отпустите душу. Боль
нестерпима… Я о чем?
Ни о чем — такая наглость.
Но оставьте с глазу на глаз
с ангелом, а не врачом.

 

* * *

Косяк дверной.
Там мир иной
за этой дверью.
Но не могу я сделать шаг,
сказать судьбине: хватит, ша!
И недоверью
я предаюсь.
Душой таюсь,
а нет, чтоб вышибить ногою
ту дверь судьбы.
Но роль судьи —
мол, видел истину нагою —
не для меня.
День ото дня
я жду: замок внезапно щелкнет,
дверь отворят, войдут ко мне.
Не будет ни, не будет не
…и тайны, веющей сквозь щелку.